- 1
- 2
- 3
- 4
- . . .
- последняя (5) »
вокруг, Джон. Этот дом — мой дом, эта долина — моя долина, эти люди — мои друзья, и пришли они сюда, чтобы доставить мне удовольствие.
Мелькнула мысль, что только она здесь радуется… да и то вряд ли.
— Бог ты мой! — рассмеялась она. — Некоторые уж умаялись столько лет ждать, когда же меня поразит это проклятье. Не дождутся — я придумала, как его отвести. — Она подняла на меня голубые глаза. — Ну а тебя, Джон, каким ветром занесло в Верхнюю Развилку?
Распорядитель танцев тут же навострил уши, худой старик-гармошечник тоже.
— Да так, шел мимо. Я ищу песни. Слыхал, в Верхней развилке поют что-то о маленьком черном поезде.
Все замолкли, будто я перешел грань приличия.
И снова тишину разорвал смех Донни Каравэн.
— Ха, да я знаю эту песню почти столько же, сколько знаю о проклятии. Хочешь спою?
Народ выжидательно смотрел на нас.
— Будьте так добры, мэм, — попросил я.
И она запела в желтом сиянии ламп и алых всполохах костра, окруженная мрачными тенями деревьев и горной тьмой, в которой не проглядывалась даже долька луны. Ее голос был хорош. Я отставил тарелку и попытался подыграть на гитаре.
Предупрежденье свыше Я слушал второпях «Все приведи в порядок, Ведь ты умрешь на днях. С друзьями ты простись навек, Дела свои устрой. Прикатит черный поезд, Забрать тебя с собой».
— Какая замечательная мелодия! — воскликнул я. — Словно поезд катится. — Увы, мой голос не настолько высокий, чтобы изобразить свисток, — улыбнулась она мне своими красными губами. — Я могу подыграть, — тихо предложил мужик с губной гармошкой, подходя ближе. Все вытянули шеи в нашу сторону. Люди выглядели раздосадованными, смущенными, а порой, и не скрывали своего отвращения. И тогда я задался вопросом: почему эту песню нельзя упоминать? Но тут от дома, где стоит бочка, раздались крики. Мой пьяный провожатый орал на почти столь же пьяного мужика, и каждый пытался вырвать у другого тыквенную бутылку. Еще пара-тройка болельщиков с каждой стороны подначивали их криками. — Джет! — крикнула Донни Каравэн громиле. — Давай, прекратим это, не то весь самогон разольют. И они с Джетом направились к мужикам у бочки, остальные тоже подобрались, чтобы поглазеть. — Джон, — тихо позвал кто-то… тот человек с губной гармошкой. Отсветы костра четко вырисовывали морщины на его худом лице и волосы «соль с перцем». — Джон, и все-таки, что ты тут делаешь? — Смотрю, — ответил я, наблюдая, как громила Джет разнял двух пьяниц и Донни Каравэн принялась их распекать. — И слушаю, — продолжал я. — Любопытно, какое отношение черный поезд имеет ко всей этой вечеринке. И что это за рассказ о проклятии. Знаете что-нибудь? — Знаю, — ответил он. Мы отошли с едой подальше от костра. Народ с хохотом и криками продолжал стягиваться к бочке. — Донни Каравэн была замужем за Тревисом Джонсоном, — начал гармошечник. — Тот владел в Верхней Развилке железной дорогой и занимался перевозками здешней древесины. Человек с тугой мошной, потому Донни за него и вышла. Но… — Он сглотнул. — Ее любил еще один парень, Кобб Ричардсон. Он работал машинистом на ее мужа. И убил его. — Из-за любви? — Люди считали, что Донни Каравэн подбила Кобба на убийство мужа. Дело в том, что Тревис завещал ей все деньги и имущество: железную дорогу и прочее. Но Кобб в своем признании сказал, что Донни никоим боком не причастна к убийству. Закон ее отпустил, а Кобба казнили в столице штата. — Ну и дела, — присвистнул я. — Во-во. И мать Кобба — миссис Аманда Ричардсон — наслала проклятие. — О, так это она ведьма… — Да никакая она не ведьма, — перебил он, — просто наслала проклятие. Пообещала, что наследство выйдет Донни боком и поезд Кобба станет ее гибелью. А Донни только посмеялась. Ну, ты слышал ее смех. С тех пор в наших краях и появилась песня о черном поезде. — Кто ее сочинил? — Полагаю — я. Он посмотрел на меня долгим взглядом. Выждал, давая свыкнуться с новостью, и добавил: — Вероятно, именно из-за песни Донни Каравэн согласилась на сделку с железной дорогой Ореховой Речки. Эти ребята выплачивают ей содержание, а она больше не гоняет поезд из Верхней Развилки. Я доел жареную свинину. Мог бы сходить за добавкой, но уже как-то не хотелось. — Понятно, мисс Каравэн решила, что нет поезда — нет и гибели. Мы с ним выбросили бумажные тарелки в костер. Я особо не рассматривал людей, но с приходом ночи они вроде как стали смеяться потише. — Вот только поговаривают, что поезд все же ходит по той дороге. Или, по крайней мере, ходил. Иногда в полночь появляется черный поезд, и тогда умирает какой-нибудь грешник. — А ты сам этот поезд когда-нибудь видел? — Нет, Джон, но Господь наверняка его слышит. Одна Донни Каравэн над этим смеется. Она тут же залилась смехом, подшучивая над обоими драчунами. Все мужчины повернулись в ее сторону, и, сдается, женщинам это не понравилось. Да я и сам чуть изогнул шею. — Двадцать лет назад она была в самом соку. Глаз не отвести, поверь, — продолжал гармошечник. — А что значит, нет больше проклятия? — Донни обтяпала еще одну сделку. Продала все рельсы Верхней Развилки, что двадцать лет пролежали без дела. Сегодня были сняты и увезены последние. А вот этот дом она построила на том месте, где когда-то пролегала железная дорога. Глянь-ка туда, через этот проход в середине здания. Там как раз и проходили пути. Итак, темная насыпь среди деревьев — это бывшая железная дорога, подумал я. Сейчас она кажется не такой уж широкой. — Нет рельсов — значит, нет и никакого черного поезда в полночь, как считает Донни, — продолжал он. — А люди явились по ее приглашению по разным причинам: кто-то арендует у нее землю, кто-то должен ей денег, а некоторые — мужчины — просто рады плясать под ее дудку. — И она больше не выходила замуж? — спросил я. — Если она это сделает, то потеряет землю и деньги — наследство Тревиса Джонса. Таковы условия завещания. Она живет с мужчинами безо всякого брака, меняет их, как перчатки. Некоторые, знаю, даже покончили с собой из-за того, что она к ним охладела. В последнее время Донни со здоровяком Джетом, но сегодня ведет себя так, словно выбирает нового хахаля. В свете ламп и костров к нам вернулась хозяйка. — Джон, гости хотят танцевать. На пару с гармошечником я сыграл «Сгинувшие тысячи»[2], и гости скакали так, будто их самих тут не меньше. В разгар кадрили Донни Каравэн сделала несколько проходок с каким-то блондином, а Джет выглядел так, словно кислятины наелся. Когда я закончил, ко мне, шурша юбкой, снова подошла Донни
Предупрежденье свыше Я слушал второпях «Все приведи в порядок, Ведь ты умрешь на днях. С друзьями ты простись навек, Дела свои устрой. Прикатит черный поезд, Забрать тебя с собой».
— Какая замечательная мелодия! — воскликнул я. — Словно поезд катится. — Увы, мой голос не настолько высокий, чтобы изобразить свисток, — улыбнулась она мне своими красными губами. — Я могу подыграть, — тихо предложил мужик с губной гармошкой, подходя ближе. Все вытянули шеи в нашу сторону. Люди выглядели раздосадованными, смущенными, а порой, и не скрывали своего отвращения. И тогда я задался вопросом: почему эту песню нельзя упоминать? Но тут от дома, где стоит бочка, раздались крики. Мой пьяный провожатый орал на почти столь же пьяного мужика, и каждый пытался вырвать у другого тыквенную бутылку. Еще пара-тройка болельщиков с каждой стороны подначивали их криками. — Джет! — крикнула Донни Каравэн громиле. — Давай, прекратим это, не то весь самогон разольют. И они с Джетом направились к мужикам у бочки, остальные тоже подобрались, чтобы поглазеть. — Джон, — тихо позвал кто-то… тот человек с губной гармошкой. Отсветы костра четко вырисовывали морщины на его худом лице и волосы «соль с перцем». — Джон, и все-таки, что ты тут делаешь? — Смотрю, — ответил я, наблюдая, как громила Джет разнял двух пьяниц и Донни Каравэн принялась их распекать. — И слушаю, — продолжал я. — Любопытно, какое отношение черный поезд имеет ко всей этой вечеринке. И что это за рассказ о проклятии. Знаете что-нибудь? — Знаю, — ответил он. Мы отошли с едой подальше от костра. Народ с хохотом и криками продолжал стягиваться к бочке. — Донни Каравэн была замужем за Тревисом Джонсоном, — начал гармошечник. — Тот владел в Верхней Развилке железной дорогой и занимался перевозками здешней древесины. Человек с тугой мошной, потому Донни за него и вышла. Но… — Он сглотнул. — Ее любил еще один парень, Кобб Ричардсон. Он работал машинистом на ее мужа. И убил его. — Из-за любви? — Люди считали, что Донни Каравэн подбила Кобба на убийство мужа. Дело в том, что Тревис завещал ей все деньги и имущество: железную дорогу и прочее. Но Кобб в своем признании сказал, что Донни никоим боком не причастна к убийству. Закон ее отпустил, а Кобба казнили в столице штата. — Ну и дела, — присвистнул я. — Во-во. И мать Кобба — миссис Аманда Ричардсон — наслала проклятие. — О, так это она ведьма… — Да никакая она не ведьма, — перебил он, — просто наслала проклятие. Пообещала, что наследство выйдет Донни боком и поезд Кобба станет ее гибелью. А Донни только посмеялась. Ну, ты слышал ее смех. С тех пор в наших краях и появилась песня о черном поезде. — Кто ее сочинил? — Полагаю — я. Он посмотрел на меня долгим взглядом. Выждал, давая свыкнуться с новостью, и добавил: — Вероятно, именно из-за песни Донни Каравэн согласилась на сделку с железной дорогой Ореховой Речки. Эти ребята выплачивают ей содержание, а она больше не гоняет поезд из Верхней Развилки. Я доел жареную свинину. Мог бы сходить за добавкой, но уже как-то не хотелось. — Понятно, мисс Каравэн решила, что нет поезда — нет и гибели. Мы с ним выбросили бумажные тарелки в костер. Я особо не рассматривал людей, но с приходом ночи они вроде как стали смеяться потише. — Вот только поговаривают, что поезд все же ходит по той дороге. Или, по крайней мере, ходил. Иногда в полночь появляется черный поезд, и тогда умирает какой-нибудь грешник. — А ты сам этот поезд когда-нибудь видел? — Нет, Джон, но Господь наверняка его слышит. Одна Донни Каравэн над этим смеется. Она тут же залилась смехом, подшучивая над обоими драчунами. Все мужчины повернулись в ее сторону, и, сдается, женщинам это не понравилось. Да я и сам чуть изогнул шею. — Двадцать лет назад она была в самом соку. Глаз не отвести, поверь, — продолжал гармошечник. — А что значит, нет больше проклятия? — Донни обтяпала еще одну сделку. Продала все рельсы Верхней Развилки, что двадцать лет пролежали без дела. Сегодня были сняты и увезены последние. А вот этот дом она построила на том месте, где когда-то пролегала железная дорога. Глянь-ка туда, через этот проход в середине здания. Там как раз и проходили пути. Итак, темная насыпь среди деревьев — это бывшая железная дорога, подумал я. Сейчас она кажется не такой уж широкой. — Нет рельсов — значит, нет и никакого черного поезда в полночь, как считает Донни, — продолжал он. — А люди явились по ее приглашению по разным причинам: кто-то арендует у нее землю, кто-то должен ей денег, а некоторые — мужчины — просто рады плясать под ее дудку. — И она больше не выходила замуж? — спросил я. — Если она это сделает, то потеряет землю и деньги — наследство Тревиса Джонса. Таковы условия завещания. Она живет с мужчинами безо всякого брака, меняет их, как перчатки. Некоторые, знаю, даже покончили с собой из-за того, что она к ним охладела. В последнее время Донни со здоровяком Джетом, но сегодня ведет себя так, словно выбирает нового хахаля. В свете ламп и костров к нам вернулась хозяйка. — Джон, гости хотят танцевать. На пару с гармошечником я сыграл «Сгинувшие тысячи»[2], и гости скакали так, будто их самих тут не меньше. В разгар кадрили Донни Каравэн сделала несколько проходок с каким-то блондином, а Джет выглядел так, словно кислятины наелся. Когда я закончил, ко мне, шурша юбкой, снова подошла Донни
- 1
- 2
- 3
- 4
- . . .
- последняя (5) »