Ерёмин Е. М. ЦАРСКАЯ РЫБАЛКА, или СТРАТЕГИИ ОСВОЕНИЯ БИБЛЕЙСКОГО ТЕКСТА В РОК-ПОЭЗИИ Б. ГРЕБЕНЩИКОВА

О. Меерсон. И вперёд – под мостом, как Чкалов

Это исследование, на мой взгляд, представляет собой уникальную ценность по следующим причинам. Русский рок, начиная с поколения Гребенщикова и вырастая из поэзии таких «вийоновских» русских бардов, как например Алексей Хвостенко, уникально логоцентричен, а потому требует рассмотрения теми же методами, что и другие, более традиционные и «респектабельные» поэтические жанры русской культуры.

Е. М. Ерёмин прекрасно понимает и сразу же отмечает этот логоцентризм и как практик русского рока, и как его теоретик, что само по себе тоже сочетание довольно уникальное. Я лично знавала всего одного первоклассного поэта, который является и высококвалифицированным филологом. Это Томас Венцлова. В жанре же, о котором пишет Ерёмин, всё скорее наоборот: рок-музыканты часто привносят филологическую культуру в своё творчество, но редко анализируют творчество, а тем более чужое, и тем более родственное их собственному, посредством научного филологического аппарата. Ерёмин же «работает в обе стороны».

Автор рассматривает некоторое «соревнование» разных подтекстовых слоёв в поэтической иерархии БГ. Библейский слой далеко не единственный. Аргумент Ерёмина в пользу уникальной важности именно библейского подтекста в этом соревновании в иерархии в том, как именно БГ трансформирует библейские подтексты. Обычно мы ожидаем от русской поэтической традиции, что на эти подтексты будет как-то указывать маркированный высокий стиль, как например церковнославянизмы и прочее, в отличие от сигналов других подтекстов посредством ключевых слов (вроде буддийского «то ли атман, то ли брахман, то ли полный аватар» – у того же Гребенщикова). Исключение – такие поэты как Хлебников, иногда Пастернак, часто употребляющие низкие регистры при метафизических подходах, в частности, библейских. Сама преемственность между футуризмом и русским роком здесь знаменательна. Подход Ерёмина обнаруживает именно эти футуристические корни библейских мотивов в русском роке. Важно также и то, что, в отличие от других подтекстов, библейские выдерживают проверку иронией сниженного стиля. Вместо того чтобы компрометировались они сами, на вид как-то «мельчает» эпоха и стиль, которые пытаются их скомпрометировать. Я действительно убеждена, что Благую Весть невозможно скомпрометировать, а можно только усилить неподобающим языком, снижением, эклектикой стиля, всякими сдвигами. Мне и самой близки такие формы и функции скандально-низкого тона при трансформациях библейских мотивов, так как я много работала над исследованием подобного явления в поэтике Достоевского.

С другой стороны, здесь есть момент принципиальной новизны. Даже при том, что Достоевский в своей религиозности «стилистически скандален», в общем и целом русское ухо привыкло к тому, что снижение словесного регистра как-то пародирует и тем самым компрометирует авторитет цитаты. Однако в поэтике БГ библейские подтексты «выдерживают» такую пародию, и их авторитет только усиливается, библейская весть лишь остраняется современным контекстом и интонациями, а не подрывается ими. Заслугой автора является то, что он показывает значение библейских подтекстов именно в том, как в них сталкиваются эклектичные и «неподобающие» стилистические регистры. Это касается как поэтики заглавий, так и подробного анализа стилистических «столкновений» в самих текстах.

Мне подход исследователя представляется уникально оригинальным, но более того, он и лично близок мне, и далеко не только в силу моего интереса к аналогичным явлениям в поэтике, например, Достоевского, а скорее и сам этот интерес продиктован близостью между моим подходом и подходом Е. М. Ерёмина (к принципиально другому материалу). Дело вот в чём. Да, конечно, стилистические снижения в применении к библеизмам скандальны, но не так ли скандальна и сама весть о Кресте, например?

И однако аналитическая работа Ерёмина, при всей ее близости к моим, скажем, интересам, могла быть проделана только им: именно он свободно владеет выразительным арсеналом русского рока. Да, меня интересует, и многих моих вполне маститых коллег тоже может заинтересовать подход и анализ текстов у Ерёмина, но его материал и владение им именно у него – уникальны. То, в чём я усматриваю главную ценность поэзии русского авангарда, заинтересовало автора в другой области, не менее скандальной и новой, в поэтике русского рока и, прежде всего, Гребенщикова. Проповедь Креста понята русским роком как проповедь юродская, а не «респектабельная». Стилистически это непривычно, даже еще более непривычно, чем в поэзии футуристов, скажем, но у такого отношения к библейским подтекстам есть прецедент. Это апостол Павел (см. 1 Кор. 1:23-25): Христос распятый для иудеев соблазн (по-гречески скандалон!), для эллинов безумие. Но почему? Потому что «буее Божие премудрее человек есть». Для современного российского сознания часто непонятно, каким образом такие нереспектабельные люди, как рок-певцы, могут выразить самое сокровенное в вере и внутренней религиозной жизни современного молодого человека. Ерёмин обнаружил в поэтике русского рока язык для выражения вот этого современного религиозного сознания в «пост-железном» веке: Дух Божий, дышащий в «непрестижном» дискурсе.

Ерёмин подошёл к этому очень близко и как поэт, и как учёный – нашёл язык для того, чтобы проанализировать это открытие рок-поэзии в России. Тут уж не Гребенщиков-с, как сказал бы Порфирий Петрович Раскольникову про Миколку. Впрочем, большое счастье, что Гребенщиков оказался той ниточкой, за которой потянулось ТАКОЕ. Уже это одно – оправдание всей его поэтики и легендарности.

О. Меерсон,

доктор, профессор,

кафедра славистики, Джорджтаунский университет,

США, Вашингтон, округ Колумбия

О. А. Сакмаров. Я шел по Усть-Илиму, но, кажется, пришел в Вифлеем

Я музыковед, журналист, а прежде всего — я рок-музыкант. Хочется сказать, что тема книги мне близка с двух совершенно разных точек зрения. Будучи музыковедом, закончив ленинградскую консерваторию, работая в исследовательском центре и подготавливая диссертацию о молодёжной культуре начала 80-х годов, я вынужден был по долгу службы отправиться на разведку в ленинградский рок-клуб в 1983 году. Начальство сказало – ты социолог культуры, а значит, должен отправиться туда, узнать, что там такое происходит. Как говорится, социолог ушёл на задание и не вернулся. Я познакомился с