- 1
- 2
- 3
- . . .
- последняя (77) »
Евгений Войскунский, Исай Лукодьянов Незаконная планета
Пролог
Алеша посмотрел на часы – до передачи оставалось еще около двух часов. Вот так всегда: ждешь, ждешь чего-то, а время еле тащится, будто издевается над тобой. Он подпер щеки кулаками и уставился на пеструю страницу учебника. В пятый, а может, десятый раз прочел: «Кавендиш открыл, что, пропуская через воздух электрические заряды, можно заставить азот соединяться с кислородом». «Так. Значит, он пропускал эти электрические заряды, – повторил про себя Алеша, пытаясь сосредоточиться на прочтенном. – Вот рисунок. Старинная лаборатория, бородатый дядя в камзоле у стола, заставленного банками, громоздкой электростатической машиной…» В следующий миг Алеша понял, что для науки – по крайней мере сегодня – он потерянный человек. До передачи все еще оставалось около двух часов, и не было никакого смысла коротать их за учебником. Он вылез из-за письменного стола. – Алеша, – окликнула мать, когда он проходил по коридору мимо кухни. – У тебя завтра лабораторная по физике. Ты готов? – Нет, – ответил он, виновато моргая. – Но я еще успею, мама. После передачи. Мать щелкнула клавишей кухонного автомата, и было что-то недовольное в этом щелчке. Нечто осуждающее. Вслух она ничего больше не сказала, но подумала – уже не в первый раз, – что слишком уж много свободы предоставлено Алеше. И в этом, конечно, повинен отец. Сколько было с ним споров об Алешином воспитании, а вернее, длинных ее монологов, сколько высказано убедительных доводов в пользу большей строгости. Михаил Анатольевич соглашался с ней вполне. Он просто обезоруживал ее своей кротостью, готовностью понять, неизменной доброжелательностью. «Да, – говорил он, согласно кивая красивой кудлатой головой, – ты права, парень развивается стохастично, нужно больше дисциплины, целенаправленности…» А через-день или два она, войдя к мужу в кабинет, заставала их – Михаила Анатольевича и Алешу – перед экраном, на котором пулеметчик выкашивал наступающие цепи. Ирина Викторовна останавливалась, незамеченная, и слышала сквозь стрекот киноаппарата, сквозь треск очередей и уханье взрывов, как муж говорил Алеше что-то о тактике фланговых охватов… об артиллерийской подготовке… – Как ты можешь, Миша? – напускалась она на мужа вечером в спальне. – Подумай, что ты делаешь? Уже два спокойных десятилетия прошло после Пакта о всеобщем разоружении. Уже в нашем с тобой детстве не играли в военные игры, а нынешние мальчишки и вовсе не знают, что это такое… Зачем ты засоряешь ему голову этими отвратительными фильмами о побоищах? – Отвратительными, – повторил он, моргая с виноватым видом. – Да, пожалуй, ты права… Хотя, конечно, это неточное определение. – Вот тебе точное: эти фильмы ужасны, и я прошу не показывать их Алеше. Унеси их в институт, куда угодно, только не держи дома. – Понимаешь, Ира, они мне нужны для работы… Она это понимала. Ей не очень нравилась его профессия историка, но работа есть работа. – В таком случае запрети Алеше их смотреть. И, кстати, читать бесконтрольно старые книги. Я бы могла и сама запретить, но лучше, если это сделаешь ты. – Почему? – морщил свой высокий лоб Михаил Анатольевич. – Потому что мальчик очень к тебе привязан, – терпеливо втолковывала она. – Потому что мой запрет вызовет у него внутреннее сопротивление, а твой – подействует безболезненно. Прошу, прошу, Миша. Не говори мне «ты права», а скажи, что исполнишь мою просьбу. – Хорошо, Ира. Исполню… Хотя не вполне понимаю твою озабоченность. Заключению Пакта предшествовало очень бурное, очень сложное время… – Знаю, знаю. Историю проходят в школах, и этого достаточно. Ни к чему одиннадцатилетнему мальчику забивать голову подробностями – этими взрывами, прорывами… Ну зачем ему знать, как люди убивали друг друга? Зачем? – Видишь ли… – Михаил Анатольевич раздумчиво почесал мизинцем бровь. – Каждое поколение застает мир как бы готовым. Но эта «готовость» обманчива, она создает иллюзию этакой легкости, с которой все устраивается в жизни. Отсюда поверхностность, даже бездумность… – Почему уж сразу бездумность? Всегда, и в твои любимые прежние времена тоже, были строгие критики, которым не нравилась молодежь. Молодежь такая, молодежь сякая, бездумная, безумная. А на самом деле, я считаю, нет повода для тревоги. – Ты права, повода нет. Если Алешу удовлетворит школьный курс истории, – пожалуйста, я вмешиваться не стану. Если его интерес к чтению исторических книг не угаснет – пусть продолжает читать… А фильмы показывать ему не буду. Так они договорились. Но было у Ирины Викторовны подозрение, что Алеша – в отсутствие родителей – роется в отцовской фильмотеке и смотрит фильмы тайком. Лучше всего, думала она, было бы уйти на время с работы и заняться всерьез воспитанием Алеши. Но как раз сейчас Ирина Викторовна со своими коллегами очень продвинулась в проектировании аккумуляторов большой емкости, и бросить работу она никак не могла…Прыгая через ступеньки, Алеша сбежал по лестнице. Был теплый мартовский день, солнце плавило снег на газонах и цветочных клумбах, с вертолетной площадки шли потоки ветра. Алеша прижал к животу приклад самодельного игрушечного автомата и, целясь в малышню, игравшую в салки, закричал: «Та-та-та-та-та!» Пробегавший мимо конопатый малый лет восьми остановился и спросил, глядя на Алешу немигающими глазами: – А что это за игра? – Я в тебя стрелял, – объяснил Алеша, – и попал. Ты должен упасть и неподвижно лежать. – Почему? – Потому что я тебя убил. Ну, быстро падай! – Сам падай, – ответил конопатый, немного подумав. – Дурачок ты, что ли? Ты же в меня не стрелял, зачем же мне падать? А я в тебя попал. Ну? Тут подскочила девочка в красном пальто и красной шапке, потянула конопатого за рукав, пропела звонкой скороговоркой: – Ой, ну что ты с ним стоишь, он же не умеет играть! Ой, ну лови же меня! – И уже на бегу: – Дени-ис! Алеша презрительно посмотрел им вслед: бегаете тут без толку, резвитесь, дурачки. Во всем дворе – ни одного серьезного человека, не с кем словом перемолвиться, всюду только малышня. Зайти, что ли, к Вовке Заостровцеву? С Вовкой они были не только соседи, но и друзья очень давние, почти с трехлетнего возраста, и учились они в одной школе с математическим уклоном, – Вовка был человек серьезный. Наверное, он уже кончил уроки и приклеился к телевизору, хотя до той передачи еще
- 1
- 2
- 3
- . . .
- последняя (77) »