отвратительны, эти порезы; палец царапнешь, когда чистишь картошку — раковина в кровище, а тут-то…

Я беспомощно и бесцельно огляделся вокруг. Не рассчитывал увидеть ничего подходящего — и вдруг зацепился взглядом за обшарпанную скамейку у подъезда. На скамейке стояла аптечка.

Ну невероятно же!

Я зажмурился и потряс головой. Аптечка не исчезла, отчётливо белела небольшая белая коробка с красным крестом — и хуже всего, что было никак не вспомнить, лежала ли она тут, когда я выскочил на улицу, или появилась сама собой. Материализовалась прямиком из моих мыслей. Ещё одна галлюцинация.

Но полезная галлюцинация, подумал я и чуть не расхохотался. Э, нет. Так и до истерики недалеко. Держи себя в руках, щелкопёр.

Я подхромал к скамейке и взял аптечку. Холодная гладкая пластмасса, внутри — полоски бактерицидного пластыря, бутыль перекиси водорода, цилиндрик нестерильной ваты, пузырёк зелёнки. Перекись, потом — пластырь, заклеивать порезы. Нет, не иллюзия, реальность. Но.

Какая же это реальность. Если на пути раненого попадаются аптечки, чуть ли не с надписью «Используй меня» — это виртуальная реальность. Игровая. Вывихнутая. Ты в игре, точно.

Замечательно. Офигеть. Как, когда, зачем я попал сюда? В какой момент вывалился в этот идиотский, кем-то бездарно придуманный мир, а?!

Я снова огляделся, более внимательно, и старательно вдохнул холодный воздух — дымную, терпкую весну и бензиновый перегар. Мир казался настоящим и пахнул настоящим. С исчерна-синих небес смотрела бледная и нежная апрельская луна. Ночной воздух был холоден и прозрачен. Вдалеке, мельтеша в уличном сумраке светлым пятнышком, брёл куда-то младенец с дурацким кроликом.

И порезы саднили под пластырем, не желая сию же секунду затянуться. И за душу тянуло незнакомое ощущение несвободы. Всё так предсказуемо: тебя выгнали из квартиры в ночь холодную, слегка ранили — и подсунули аптечку, как в старой примитивной стрелялке — и вон он идёт, следующий этап. Иди за кроликом, иди, давай.

Можно, вероятно, забить, не ходить. Но — что делать? Вернуться домой, воевать с микроволновкой? И что ещё полезет из стен, если нарушить план этой трижды дурацкой игры?

Позвонить в полицию? Или уж сразу в психушку — ведь всё равно туда перенаправят: «Ребята, выезжайте срочно, у меня миксер взбесился»… Если только по номеру 02 не ответит Белый Кролик, будь он неладен. Или уж Мартовский Заяц, чего там…

Осознай: это уже не то место, где есть полиция и скорая помощь. И это не то место, где существуют твой дом и твои друзья. Можешь удивиться, что чувствуешь тут запах настоящей улицы — это твоё профессиональное воображение работает, потому что ничем тут, в действительности, пахнуть не может: это пиксельный рисунок, движущийся у кого-то на мониторе.

И ты тоже — просто плоская дёргающаяся фигурка. Первый левел — даже монтировки или ножа нет, табуретку — и ту пришлось оставить. И дурной-дурной, дешёвый-дешёвый квест, который неизвестно зачем начался и неизвестно, как закончится.

Я не удержался и вздохнул. Ну, придётся сходить и посмотреть, что у них там. В конце концов, это приключение, приключения редки. Как там говорится? — проверим, насколько глубока кроличья нора.

Боги, боги мои, как я ненавижу квесты и всё это виртуальное тряхомудие, без смысла и значимой цели! Все эти дурные игрушки, пожирающие свободное время. У меня есть важные дела. Ради чего я тут, а?

Я выгреб из аптечки и рассовал по карманам остатки пластыря и бутылёк с перекисью — не ограничится же всё это одним монстром, верно? — а потом пошёл за ребёнком, пытаясь уверить себя в том, что смысл есть, надо только найти его. Понять.

Пойдём искать.

Я слегка, самую малость, удивился, что младенец не продвинулся и на сотню метров, пока я у парадной возился с аптечкой и порезами. Сильнее удивляло, что и в голову не пришло испугаться за ребёнка — ночью, на улице, один, без родителей, вокруг потенциальные чудовища…

Скорее, ребёнок пугал. Больше, пожалуй, чем одухотворившаяся кухонная утварь. Что-то жутковатое и неестественное было в нём… быть может, эта механическая походка вперевалочку, удивительно размеренная для малыша такого возраста — движения робота-имитатора, а не человеческого младенца. Не было в нём трогательной и симпатичной щенячьей неуклюжести. Был чёткий неживой ритм.

Монстрик.

Я пошёл за ним — и ребёнок начал удаляться быстрее. Я ускорил шаги — и ребёнок тоже, хотя его походка, как будто, не изменилась. Я побежал — и ребёнок, закатившись пискливым смехом, отозвавшимся эхом в тёмных стенах домов-декораций, побежал дробными частыми шажками заводной игрушки. Тогда я, чувствуя, как злость прорастает сквозь страх, рванул вперёд изо всех сил, уже не обращая внимания на горящую под пластырем лодыжку.

Ребёнок-морок, хохоча, свернул за угол дома — и я свернул за ним. И резко остановился.

Мы с монстриком должны были выбежать со двора на улицу, увидеть трамвайные рельсы, освещённый фонарями торговый центр на перекрёстке, ночную аптеку — привычный пейзаж, постоянно наблюдаемый в окно. Но.

За моим домом — «моим» тут надо взять в иронические кавычки, как и «дом», мелькнуло в голове — оказалась совершенно незнакомая, предельно странная местность, напоминающая то ли заброшенную промзону, то ли место давно приключившегося теракта, то ли стрельбище для страйкболистов, заросшая жёстким кустарником и покрытая пылью, как лунный ландшафт.

Я оглянулся. Уже знал, что увижу, боялся увидеть именно это — но не мог не проверить уровень собственной интуиции: шагах в десяти позади взгляд упирался в невообразимо огромный и совершенно плоский экран. Верхняя кромка экрана терялась в бурых нарисованных небесах. На этом мониторе, рядом с которым Великая Китайская Стена показалась бы постройкой из детских кубиков, чуть мерцали изображения дома, фонарей, двора, откуда я только что выбежал, черёмухи, уже начинающей зеленеть, припаркованных у обочин автомобилей. Тротуар, по которому я только что гнался за заводным младенцем, тоже оказался иллюзорным — плоским элементом дизайна. Я протянул руку и тронул поверхность монитора, еле тёплую и чуть-чуть шершавую.

По спине дёрнул мороз.

Даже не Зазеркалье. Королевство Кривых… э… Обратно хода нет.

А раз так — что это значит? Что вся твоя прежняя жизнь была нарисована на куске пыльного холста — или на суперплоском мониторе с неизмеримой диагональю? Всё, что ты считал важным, ценным, принципиальным, что тебя мучило, лишало сна по ночам, заставляло вкалывать, как галерный раб — чья-то тупая игрушка? Пустое развлечение, убийство