до какой нелепости доходят наши газеты: С.-Петербургские Ведомости, № 220, 11-го августа, сопоставляют патриотическую песню, сочиненную князем Черногорским, и песню турецкую. Про первую говорят: «Гимн Черногорцев, преисполненный рыцарского великодушия и глубокочеловечным чувством». Другой, то есть турецкий, – «воплями дикой свирепости и жестокого изуверства».
А дело в том, что вся разница в гимнах заключается в следующем: сербы алчут турецкой крови. Турки – сербской. Сербы поют: «Раны моей души будут исцелены турецкой кровью»; турки поют: «Омочи в сербской крови свой меч».
Не много рыцарства и человечности ни там, ни здесь, а одна человеческая кровожадность, которая, к прискорбию, свойственна всем народам, когда они враждуют и воюют между собой. Тут турки те же христиане, а христиане те же турки.
В литературном отношении в турецкой песне более поэзии и силы, нежели в сербской. Например: «Наглость гяуров возносится до седьмого неба. Их вой, когда они лают на луну, проникает до престола Аллаха». Лают на луну, очень поэтически выражает прозвание, данное турками гяурам. «Блаженно улыбайся, когда, среди битвы, твой дух отделится от тела». Вот это почти рыцарски: «Не плачьте над нашими трупами и оставляйте их на поле битвы, чтобы они распространяли чуму в логовищах гяуров». Поэзия свирепая, но поэзия. Есть что-то в этом роде у Мицкевича, в поэме Валленрод.
Начало стихотворения, которое я написал, то есть надумал, минувшим летом (1876) в вагоне, когда ехал из Гамбурга в Эмс. Есть и конец, но пока не нахожу его ни в памяти, ни в бумагах.
Читал я его Гроту в Гамбурге и, кажется, был он им очень доволен. Много подобных стихов у меня пропало, которые я мысленно сочинял в прогулках и езде, – и не успел записывать. Беспечность и лень всему этому причиною. Дело в том, что я люблю творить и охлаждаюсь к сотворившемуся.
* * *
Как с приближением зимы
Цветок спокойно умирает.
Ему природы благ закон,
Ему природа мать родная:
Еще благоухает он,
Еще красив и увядая.