Ингрид стрекотала сама.
В апреле она отказалась от перевода. Слушала его сообщения, в ответ говорила, пела, гудела или топала. Ей казалось, что он не может не понять ее.
Однажды в разговоре с матерью Ингрид не смогла найти нужного слова.
— Тебе грустно? — спросила Наташа.
— Нет, не то. И мне не скучно. Мне вот так…
И Ингрид затопала ногами, замахала руками, замотала головой. Наташа кивнула.
— Так бывает у маленьких детей, когда они не получают того, чего хотят. Чего ты хочешь? Поменять квартиру?
— Нет… И я не хочу цветотерапию. Я хочу вот такое…
Ингрид застрекотала, потом зашипела. Наташа Л. пожала плечами.
Ребенка Ольги назвали Не Зигфрид. Он сам выразил желание, чтобы его так назвали. Роды заняли не более полутора минут. В десять часов утра Не Зигфрид сказал: — Ольга, скажи, это будет удобно, если я вылезу сейчас? — Хорошо, только надо позвать инструктора. — Позови, если так полагается. До родов Ольга не видела своего ребенка — инструктор сказала, что исследование может быть вредно для плода. Не Зигфрид выглядел вполне прилично — коричневый, с темными волосами гуманоид, гибкий, как змея. — Я не доставил тебе неприятностей? Старался быть осторожен, но ты же знаешь, у меня нет опыта. У Не Зигфрида был хороший слух, но видеть он начал только через несколько дней. Наташе Л. он понравился, Ингрид тоже. Самому ему нравилось решительно все, он был спокоен и дружелюбен. Несколько телеканалов включили его в десятку лучших младенцев недели. В интервью «Лучшим новостям дня» он сказал, что в дальнейшем хотел бы переселиться на другие планеты. Ольга могла им гордиться.
Дитрих Л. изрядно потратился на обстановку своей квартиры — как и полагалось государственному служащему, он был человеком творческим. Срезы натуральных почв, упакованные в герметичные стеклянные кирпичики, покрывали всю поверхность стен. Ингрид с детства восхищалась его вкусом. — Дитрих, я пришла поговорить с тобой. Мне нужен твой совет. — По какому вопросу? — Скажи, почему ты женился на Наташе? — А отчего ты не спросишь ее? — Я знаю, отчего она вышла за тебя замуж, я спрашивала ее. Но почему ты женился на ней? — Она была интересной личностью. Наши интересы совпадали. Ну, и половая потребность. Почему ты спрашиваешь? Ты говорила, что нуждаешься в моей консультации. — Что ты думаешь о браках с гуманоидно несовместимыми? — Теперь это разрешено. Прогноз обычно неблагоприятный. — Почему? — Ты должна сама понимать это. Взаимное понимание затруднено. Это препятствует демократическому развитию отношений. Интересы одной из сторон, таким образом, могут быть ущемлены. — А демократическое развитие отношений так необходимо? — Наше общество основано на этом. Демократия присуща разумным существам от природы, это аксиома. Исключение — это болезнь, это проблема психологов, психиатров, этих… цветотерапевтов, в конце концов. Преступление против демократии — дело специалистов, Ингрид. — Тогда почему разрешены браки с гуманоидно несовместимыми? — Было бы недемократично препятствовать разумным существам осуществить свои желания демократическим путем, даже если это в какой-то степени противоречит их собственным интересам. Ингрид помолчала. Ее отец включил телевизор. — Хочешь посмотреть новости? — Послушай, Дитрих… А тебе никогда не хотелось жить вместе с Наташей? — Ты задаешь так много вопросов… Зачем мне жить с ней вместе? У каждого свой образ жизни, свои цели, интересы, способы самореализации. Совместная жизнь вела бы к конфликтам. О, Ингрид, ты заставляешь меня повторять прописные истины! Ингрид посмотрела новости вместе с отцом. Потом ей показалось, что он устал. Разговор отчего-то утомил его. — Я пойду. — Хорошо, Ингрид… Послушай! Подожди, не уходи. Я хотел узнать… Дитрих тяжело вздохнул. — Ты сказала, что спрашивала у матери, почему она вышла за меня замуж. — Да. — Так почему она это сделала? — Потому что ты был государственным служащим.
Транспорт 5674887 прибывал десятого октября. Утром Ингрид стояла на площадке лестницы. Она только что снова прослушала его последнее сообщение — звук, подобный шелесту листьев. Потом она набрала код переводчика и блокнот произнес: — Ощущаю тревогу и — термин отсутствует — прогнозирую скорую встречу. Ваши индивидуальные характеристики существенно повлияли… У терминала 311 не было никого — только таможенные механизмы. Ингрид была здесь впервые. Прежде, чем попасть сюда, она долго шла одна по пешеходной дорожке транспортной эстакады. А теперь оставалось подождать не более двадцати минут. Лента транспортера мерно двигалась, перевозя пустоту. У Ингрид похолодели руки. На другом конце терминала на поверхности ленты она заметила блестящий металлический предмет. Когда он подъехал ближе, оказалось, что это цилиндр белого металла, высотой около 30 сантиметров и примерно 20 сантиметров в диаметре. Транспортер остановился. Ингрид постояла немного и подошла ближе. Больше никто не показывался. — Это он и есть, — вслух сказала она. Ингрид коснулась рукой цилиндра. Он застрекотал — очень тихо и совсем непонятно. Она взяла цилиндр в руки, он был тяжелый. Она пошла с ним по пешеходной дорожке. Он тихо стрекотал и пищал. Что с ним делать? Что он чувствует? Хорошо ему или плохо? Ингрид села на дорожку, поставила цилиндр себе на колени, погладила его рукой. Металл был теплый. Цилиндр никак не реагировал на прикосновения. Ингрид снова встала и понесла цилиндр дальше. Она была в отчаянии. Через несколько минут она снова села и поставила цилиндр на дорожку. Руки ее устали и немного болели. Ингрид облокотилась спиной о решетку ограждения и долго смотрела перед собой. Стало темнеть. Далеко внизу в сумерках двигались мобили, их огни становились все ярче по мере того, как темнота сгущалась. Ингрид коснулась рукой цилиндра и обнаружила, что он стал совсем холодным. Некоторое время назад он перестал стрекотать. Ингрид погладила цилиндр, потом обняла его, нежно зашипела и застрекотала. Ничего не произошло. Она потерла его, пытаясь согреть. Ничего… Ингрид просидела на эстакаде до тех пор, пока совсем не стемнело. Тогда она поняла окончательно, что больше ничего не произойдет. Она снова погладила цилиндр у себя на коленях. Он был мертвенно холоден, как и металлическое покрытие дорожки. Она в последний раз обняла его, встала и поставила цилиндр у своих ног. Лицо ее стало каменным. Ингрид Л. помедлила с минуту, потом влезла на перила ограждения и спрыгнула вниз.
Ребенка Ольги назвали Не Зигфрид. Он сам выразил желание, чтобы его так назвали. Роды заняли не более полутора минут. В десять часов утра Не Зигфрид сказал: — Ольга, скажи, это будет удобно, если я вылезу сейчас? — Хорошо, только надо позвать инструктора. — Позови, если так полагается. До родов Ольга не видела своего ребенка — инструктор сказала, что исследование может быть вредно для плода. Не Зигфрид выглядел вполне прилично — коричневый, с темными волосами гуманоид, гибкий, как змея. — Я не доставил тебе неприятностей? Старался быть осторожен, но ты же знаешь, у меня нет опыта. У Не Зигфрида был хороший слух, но видеть он начал только через несколько дней. Наташе Л. он понравился, Ингрид тоже. Самому ему нравилось решительно все, он был спокоен и дружелюбен. Несколько телеканалов включили его в десятку лучших младенцев недели. В интервью «Лучшим новостям дня» он сказал, что в дальнейшем хотел бы переселиться на другие планеты. Ольга могла им гордиться.
Дитрих Л. изрядно потратился на обстановку своей квартиры — как и полагалось государственному служащему, он был человеком творческим. Срезы натуральных почв, упакованные в герметичные стеклянные кирпичики, покрывали всю поверхность стен. Ингрид с детства восхищалась его вкусом. — Дитрих, я пришла поговорить с тобой. Мне нужен твой совет. — По какому вопросу? — Скажи, почему ты женился на Наташе? — А отчего ты не спросишь ее? — Я знаю, отчего она вышла за тебя замуж, я спрашивала ее. Но почему ты женился на ней? — Она была интересной личностью. Наши интересы совпадали. Ну, и половая потребность. Почему ты спрашиваешь? Ты говорила, что нуждаешься в моей консультации. — Что ты думаешь о браках с гуманоидно несовместимыми? — Теперь это разрешено. Прогноз обычно неблагоприятный. — Почему? — Ты должна сама понимать это. Взаимное понимание затруднено. Это препятствует демократическому развитию отношений. Интересы одной из сторон, таким образом, могут быть ущемлены. — А демократическое развитие отношений так необходимо? — Наше общество основано на этом. Демократия присуща разумным существам от природы, это аксиома. Исключение — это болезнь, это проблема психологов, психиатров, этих… цветотерапевтов, в конце концов. Преступление против демократии — дело специалистов, Ингрид. — Тогда почему разрешены браки с гуманоидно несовместимыми? — Было бы недемократично препятствовать разумным существам осуществить свои желания демократическим путем, даже если это в какой-то степени противоречит их собственным интересам. Ингрид помолчала. Ее отец включил телевизор. — Хочешь посмотреть новости? — Послушай, Дитрих… А тебе никогда не хотелось жить вместе с Наташей? — Ты задаешь так много вопросов… Зачем мне жить с ней вместе? У каждого свой образ жизни, свои цели, интересы, способы самореализации. Совместная жизнь вела бы к конфликтам. О, Ингрид, ты заставляешь меня повторять прописные истины! Ингрид посмотрела новости вместе с отцом. Потом ей показалось, что он устал. Разговор отчего-то утомил его. — Я пойду. — Хорошо, Ингрид… Послушай! Подожди, не уходи. Я хотел узнать… Дитрих тяжело вздохнул. — Ты сказала, что спрашивала у матери, почему она вышла за меня замуж. — Да. — Так почему она это сделала? — Потому что ты был государственным служащим.
Транспорт 5674887 прибывал десятого октября. Утром Ингрид стояла на площадке лестницы. Она только что снова прослушала его последнее сообщение — звук, подобный шелесту листьев. Потом она набрала код переводчика и блокнот произнес: — Ощущаю тревогу и — термин отсутствует — прогнозирую скорую встречу. Ваши индивидуальные характеристики существенно повлияли… У терминала 311 не было никого — только таможенные механизмы. Ингрид была здесь впервые. Прежде, чем попасть сюда, она долго шла одна по пешеходной дорожке транспортной эстакады. А теперь оставалось подождать не более двадцати минут. Лента транспортера мерно двигалась, перевозя пустоту. У Ингрид похолодели руки. На другом конце терминала на поверхности ленты она заметила блестящий металлический предмет. Когда он подъехал ближе, оказалось, что это цилиндр белого металла, высотой около 30 сантиметров и примерно 20 сантиметров в диаметре. Транспортер остановился. Ингрид постояла немного и подошла ближе. Больше никто не показывался. — Это он и есть, — вслух сказала она. Ингрид коснулась рукой цилиндра. Он застрекотал — очень тихо и совсем непонятно. Она взяла цилиндр в руки, он был тяжелый. Она пошла с ним по пешеходной дорожке. Он тихо стрекотал и пищал. Что с ним делать? Что он чувствует? Хорошо ему или плохо? Ингрид села на дорожку, поставила цилиндр себе на колени, погладила его рукой. Металл был теплый. Цилиндр никак не реагировал на прикосновения. Ингрид снова встала и понесла цилиндр дальше. Она была в отчаянии. Через несколько минут она снова села и поставила цилиндр на дорожку. Руки ее устали и немного болели. Ингрид облокотилась спиной о решетку ограждения и долго смотрела перед собой. Стало темнеть. Далеко внизу в сумерках двигались мобили, их огни становились все ярче по мере того, как темнота сгущалась. Ингрид коснулась рукой цилиндра и обнаружила, что он стал совсем холодным. Некоторое время назад он перестал стрекотать. Ингрид погладила цилиндр, потом обняла его, нежно зашипела и застрекотала. Ничего не произошло. Она потерла его, пытаясь согреть. Ничего… Ингрид просидела на эстакаде до тех пор, пока совсем не стемнело. Тогда она поняла окончательно, что больше ничего не произойдет. Она снова погладила цилиндр у себя на коленях. Он был мертвенно холоден, как и металлическое покрытие дорожки. Она в последний раз обняла его, встала и поставила цилиндр у своих ног. Лицо ее стало каменным. Ингрид Л. помедлила с минуту, потом влезла на перила ограждения и спрыгнула вниз.