остались бы рожки да ножки.

После пельменей, когда Ваня разлил остальным по стопочке коньяку, а я себе нацедил ещё стаканчик пива, Столарм посмотрел на меня и сказал:

– Алекс (когда мы были наедине, или в "своей компании", мы ещё в последний мой приезд перешли на "ты"), если б вы не пришли, боюсь, кончилось бы для нас плохо. Спасибо тебе. Против пары предателей мы бы справились, но не против англичан, поляков, литовцев и немцев. Да и свои дворяне предают намного охотнее, когда считают, что твоя песенка спета.

– Арвид, зря ты не послал весточку в Николаев. Наши ребята только что освободили Ревель, и, кроме того, сумели-таки разобраться с самозванцем у себя дома. В любом случае, враги разбиты и под Або, и на Аландах. Осталась лишь материковая Швеция. Кстати, я готов уступить тебе большую часть захваченных кораблей, если у тебя есть для них матросы.

– Есть матросы, есть и канониры, и морская пехота… А за корабли я тебе готов, как тогда, выплатить либо зерном, либо ещё как-нибудь.

– Тогда лучше железной и медной рудой.

– Договоримся! И ещё раз спасибо!

– Кстати, а где сейчас Густав и Иоанн?

– В маленьком городке под названием Гельсингфорс. Он восточнее…

– Я там… – чуть не сказал что я там уже бывал, но поправился. – Я про него слыхал.

– Странно… Его мало кто знает – поэтому мы их туда и послали. Там небольшой замок, где они сейчас находятся, а с моря его защищает крепость Свеаборг.

Когда-то давно, я посетил Хельсинки и побывал в Свеаборге, который финны переименовали в Суоменнлинна., мне запомнились толстые стены бастионов и пушки. Конечно, ту крепость, которую я знал, построили уже в российское время – и архитектором был предок одного из моих знакомых, из "финских русских". Но место было стратегическое – в Крымскую войну англичане не смогли из-за неё подойти к Гельсингфорсу. А построена она была на том же самом острове, где раньше находилась шведская крепость.

– Надо бы как можно скорее короновать Юхана, – сказал я.

– Для этого, увы, нужно освободить хотя бы Стокгольм, а лучше Уппсалу – именно там, как правило, коронуют наших королей. Но экспедицию надо будет тщательно подготовить.

– Хорошо. А мы пока пойдём в Аренсбург и далее в Ригу. Иначе тамошние флоты могут наведаться сюда в любой момент. И тогда всё может вернуться на круги своя. Или хуже.

Эпилог

Над новым пирсом расположился целый городок из складов, контор и разнообразных других зданий. Те, которые были ближе всего к пирсу, были украшены транспарантами: «Добро пожаловать домой!» Заиграл оркестр, и река новоприбывших поплыла по трапу на берег.

Ещё по дороге мы передали информацию по новым переселенцам, и для них уже были готовы комнаты в общежитиях, куда их отводили улыбчивые мальчики и девушки. Меня же встречал сначала Володя, который шепнул мне, чтобы я приходил завтра днём на заседание совета, а сегодня «отдохни, ты этого заслужил!» Ещё миг – и моя любимая в моих объятиях, а на меня строго смотрит маленький серьёзный блондинчик – плоть от плоти моей, Николай Алексеевич. Но ещё секунда, и я подхватываю его на руки и целую его, и он, несмотря на мои опасения, обхватывает своими ручонками мою шею и шепчет мне, смешно выговаривая звуки:

– Папоська, ты пьиехал!

Когда мы добрались домой, началась "раздача слонов" – привезённые с Руси игрушки и крестик для Коленьки, а для Лизы – драгоценности, включая и подарок от королевы Маргариты, от которого она потеряла поначалу дар речи.

– И всё это мне?

– Тебе, любимая, тебе. Их величества – наши с тобой близкие друзья. А вот это – от царя Бориса, а это – от царевны Ксении, а это – от Никиты Строганова, а это, это и это сделано по моему заказу. А ещё неплохо бы снять с тебя мерки.

– А зачем?

– А затем, что специально для тебя я привёз соболей и горностаев – надо бы сшить для тебя шубу, шапку, сапожки и варежки. И не по одному экземпляру…

– Подари их, может, Лене… Или Саре.

– Для них у меня тоже есть меха, не беспокойся. Я привёз презенты и для Володи, и для Джона с Мэри, и для многих других…

Вечером, я уложил Колю спать, прочитав ему на ночь несколько сказок. Он всё не хотел засыпать, после каждой сказки повторяя: "Есё, папоська!" Но когда Колобок ушёл от волка, я увидел, что глазки его закрылись, и он, обняв плюшевого зайчика, тихонько посапывает во сне. Я осторожно поцеловал его, вернулся в спальню, и сказал Лизе:

– Заснул маленький.

Она распахнула объятия, но я встал перед ней на колени:

– Милая, мне надо перед тобой кое в чём повиниться.

Зря я это, наверное, но я почувствовал, что без этого я не могу. Даже если Рената ничего бы не доложила, то жить с этим мне было невозможно. И я рассказал ей все, кроме имён и того, что три из них понесли от меня. Лицо Лизы сразу же окаменело, а, когда я закончил, она сказала неживым голосом:

– Коля так тебя ждал… и так к тебе льнул сегодня… ладно уж, бери любую из пустующих комнат, поживёшь пока, будем делать перед ребёнком вид, что всё нормально. А потом мы ему расскажем, что ты уехал в командировку. Недели через две.

– Хорошо, – уныло промямлил я и отправился в комнату в конце коридора, где стояли топчан и деревянный стул. Через пять минут пришла Лиза, и, ничего не говоря, бросила на него одеяло, подушку, бельё и полотенце и сказала, что, мол, туалет в пристройке, там же и умывальник, "а ванной нет – баня в конце улицы". И ушла.

Следующие дни я делал вид перед Колей, что ничего не произошло, и проводил с ним всё свободное время. Я отводил его в садик, а Лиза забирала его оттуда, пока я ещё был в министерстве. Я, кстати, на следующий же день написал прошение об отставке – ну какой я министр… Но Совет отклонил мою просьбу с одним голосом против – моим, так что приходилось соответствовать. Большую часть времени я проводил то на заседаниях Совета, то за составлением подробных отчетов и рекомендаций, и времени катастрофически не хватало.

На третий день, я спросил в жилом управлении, не могу ли я вернуться в свою каюту на "Победе" либо на "Форт-Россе", либо хотя бы получить койку в общежитии. Не знаю, каким образом об этом узнала Лена Романенко, но через полчаса она пришла ко мне в кабинет и спросила, что случилось. Пришлось и ей доложить, пусть в общих чертах. Она помолчала, покачала головой, и наконец заговорила:

– Лизу я, конечно, понимаю, равно как и разделяю твоё мнение, что ты сам виноват. А был такой тихоня в Питере, джентльмен, со всеми моими подругами со всей вежливостью, а как до дела, так в кусты…

– Леночка, так я хотел лишь по любви…

– Изменял ты, я так понимаю, тоже по любви… Дон-Жуан хренов. А, скорее, слабак –