удальца такого, чтоб за ней пошел в огонь и в воду и оттуда вышел невредимым.

Эх, дал бы ей бог соколиные крылья! Полетела бы она в далекое загорье, отыскала бы Страхила-воеводу. Полоскала бы ему кровавые рубахи, протирала бы острые сабли, с темным лесом вела бы разговоры.

Три года чахнет золотая Злата — дерево давно бы уж засохло, камень бы давно раскололся. Точит злой недуг девичье сердце — горит оно огнем, да не сгорает.

Стало солнце к закату клониться, Злата выглянула в окошко, пала на сердце печаль-кручина. Отряхнулось село от полуденной дремоты, ожило, зашумело, по задворкам и садам зашевелились тени, вздох натруженной земли по стволам высоких тополей до самых маковок поднялся. А как ее страждущая душа ввысь улетит, простившись с грешным миром?

…Близок час, она глаза закроет навеки, положат в гроб дубовый, уберут цветами, понесут…

Нет, невзвидят добра ее братья, коли позволят зарыть ее на кладбище, где старые кресты от темна до темна, знай, шепчут недобрые речи, где по праздникам судачат старухи да овдовевшие молодки. Что ей делать там, средь наговоров злых да кривотолков? Пусть снесут ее на самую вершину горы, туда, где солнце раньше всходит, ветерок вечерний повевает, где до поздней осени не переводятся цветы благоуханны. Братья милые пусть вырежут во склепе три оконца: через одно чтоб солнце грело, девичьей красе померкнуть не давало; через другое чтоб ветер подувал, уносил бы дух застойный; в третье чтобы было видно, как ее милые подружки сходятся на посиделки, чтобы долетали к ней их звонкие песни. А как заслышит Злата песню про Страхила-воеводу, тут же им подтянет. Пусть слушают деверьки-деревья, пусть слушает свекровь — земля сырая, какой песней золотая Злата свою молодость сгубила.

Перевод В. Поляновой.

КОГДА РАСЦВЕТАЕТ ПОДСНЕЖНИК

I. ПОД ОТКРЫТЫМ НЕБОМ

Смех, гомон, возня… Детишки гоняются по комнате за двумя ягнятами — все вверх дном перевернули. Бабушка, перенеся рано появившихся на свет ягнят в теплую горницу, заперла с ними детвору и куда-то вышла. Со вчерашнего дня солнце ломится в заклеенное бумагой окно, сноп лучей проник в проделанную детскими шаловливыми пальчиками дыру, будто само солнце заглядывает в горницу. В светлой полосе вьется пыль, поднятая несколькими парами ног. Солнечный глаз смотрит сквозь продырявленную бумагу, пылинки танцуют свой танец, и детям пуще прежнего не сидится взаперти. Они тузят друг друга, барахтаются на полу, один расквасил себе нос.

Но вот у порога раздались шаркающие шаги. Детвора забилась в угол, ягнята остановились посреди комнаты, все, насторожившись, уставились на дверь.

А, это бабка… Все гурьбой бросаются к распахнутой двери, того и гляди собьют старушку с ног! Не успевает она опомниться, как детишки и ягнята выкатываются на двор.

— Вы что, никак с цепи сорвались! — кричит бабка, но пострелят и след простыл.

Буйная ватага, высыпав на двор, рассеялась во все стороны. Один, лягнув жилистый ствол черешни, куда-то умчался; двое поменьше загнали ягнят на навозную кучу и пытаются их оседлать! Четвертому стало скучно на земле — он вскарабкался на забор и принялся вопить во всю глотку!.. Ни птички, ни зеленой травинки во дворе — совсем недавно сошел снег. Крыши соседских сеновалов и домов еще не просохли, горы срывают с себя белую одежду, звенит капель — зима оплакивает свой конец крупными, прозрачными слезами. Дети, побегав по двору, столпились у лужи, в которую глядится высокое чистое небо.

— Пошли на огород! — предложил старший и повел всех в дальний угол двора, к калитке.

Грядки набухли от влаги, местами еще не сошел грязный, ноздреватый снег. Дети не смеют ступить на топкую землю — чего доброго и башмаков не сыщешь; топчутся возле калитки. Вдруг кто-то крикнул: «Подснежник расцвел, смотрите!»

Все повернули головы. На припеке, возле плетня, белел, склонив головку, подснежник — первая радостная слезинка весны. Детишки столпились перед цветком и глядели на него, как завороженные. Никто не осмеливался сорвать его.

— Чуть держится на стебельке, вот-вот упадет, будто капелька, — пожалел его старший брат.

— Поди, уже догадался, что мачеха его провела, а? — сказал средний, вспомнив сказку, которую рассказывала бабка.

…У матери цветов подснежник рос пасынком, она не жалела и не голубила его, как других детей. Раз святой Атанас с золотым посохом шел мимо — весны у бога просить, мачеха подучила пасынка выбраться на белый свет — мол, уже весна на дворе. Подснежник поверил, послушался мачеху. Высунул головку, глядь — на грядках ни одного цветочка, в бороздах еще не стаял снег… Понял он, что мачеха обманула его, опустил головку, чтоб не видеть, как подкрадется злая ночная стужа и заморозит его…

— Давайте сорвем, — сказал один сорванец.

— Сорвем и положим в птичье гнездо вон на тот куст! — добавил второй.

— Так и бабушка учила, — напомнил третий. — Первый подснежник — в птичье гнездо. Птичка увидит, на старом месте выведет птенцов…

Не успел он это сказать, как кто-то уже сорвал подснежник, и вся стайка кинулась искать гнездо в кустах сирени.

II. «ВАМ ЖМУРИТЬСЯ — МНЕ ГЛЯДЕТЬ!»

Петухам, видно, надоело глотку драть, в их затихающих осипших голосах слышится: «Вставайте, сони, вставайте, глухари, солнышко уже на полдень повернуло…» Через раскрытую дверь в горницу доносится протяжное блеяние ягнят; слышно, как где-то за плетнем собака, захлебываясь лаем, гоняется за мухами. Цветан ничего не слышит. Протерев заспанные глаза, он было взялся за потрепанный сонник, перелистал его пожелтевшие страницы, но тут же со скукой отложил книгу в сторону и вышел на галерею.

Подойдя к перилам, обвел рассеянным взглядом ближние и дальние дворы. На лоснящихся ветках абрикосов уже набухли почки. Деревня, казалось, еще дремала, убаюканная утренним теплом. Распахнутые окна и двери жадно глотали свежий весенний воздух. На улицах и во дворах не видно ни души — мужики, поди, уже в корчме, а бабы еще не вернулись из церкви. Безлюден и соседский двор — одна наседка копошится под деревом, скликая пискливых цыплят.

Цветан спустился вниз, отпер калитку и, сделав несколько шагов, остановился под окном соседки. Оттуда ни голоса, ни звука. Вечор он так же вот торчал под этим окном, она было показалась, но то ли кто-то оттащил ее, то ли еще что случилось — окно вдруг захлопнулось. А тут еще этот сон, что приснился ему ночью, — для него и в соннике нет разгадки!..

Юноша потупился и наугад свернул на крутую, ухабистую дорогу, которая вилась по лесистому склону.

Лес еще молчалив, еще чернеют обнаженные ветки, лишь изредка