фотографии обезьянолюдей, которые, как считалось, обитали в этой части Африки.

Если отбросить все легенды, то доказательства этого были весьма незначительными, но Хенсон был уверен, что эти обезьянолюди существуют. Обезьянолюди, скорее всего, были родственниками йети и сасквача. Он исследовал тех уже на протяжении многих лет. Делал гипсовые слепки их следов. Разговаривал с очевидцами. Но, благодаря этой поездке в Африку, фотограф решил доказать их существование, решил окунуться в среду, где пока не ступала нога ни одного белого известного ему человека, и, в конце концов, при помощи своей фотокамеры засвидетельствовать раз и навсегда, что обезьянолюди из Африки — это больше, чем просто легенда, и что эти существа жили рядом с руинами древнего города, называемого Ур, затерянного где-то на развалинах некогда величественного, черного королевства.

Хенсон сверкнул зубами в улыбке, рассуждая про себя: — К тому же это, черт подери лучше, чем аудитория. Во всяком случае, он никогда не чувствовал себя доктором философии. И с тех пор, когда он заинтересовался такими вещами, как сасквач, йети и обезьянолюди из Африки, его коллеги из техасского университета не всегда были склонны думать о нем, как о докторе философии. Он, безусловно, и не был похож на такового. На самом деле Юджин даже тайно гордился этим. В свои сорок Хенсон был уже в несколько худшей форме, чем ещё каких-либо пять лет назад, но до сих пор являлся крепким и сильным, и до сих пор имел те особые качества, благодаря которым стал отличным защитником футбольной команды Лесорубы из государственного университета имени Стивена Ф. Остина. Он до сих пор мог так же хорошо сделать бросок, как и тогда, когда был игроком-любителем в средней весовой категории из Сан-Антонио.

Он обернулся, выискивая свою дочь — Джин. Она была рядом, инструктировала четырех аскари и носильщиков, указывая им, где хочет разбить лагерь. Это было так на нее похоже. Она всегда командовала. Один из ее преподавателей — кстати, сам Хенсон отказался, чтобы дочь занималась в его классе — профессор антропологии Чад Оливер охарактеризовал ее, как имевшую голову быка, при том, что голова эта была сделана из стали.

Он смотрел на нее, размышляя: — Боже мой, до чего же она похожа на свою мать.

Ее светлые, волосы, до плеч длиной, потемнели от пота, а рубашка прилипла к спине. Ее мешковатые штаны цвета хаки были все в репейниках, колючках, и прочих маленьких прилипчивых растениях, на поясе висел патронташ с патронами, а на бедре красовался в кобуре револьвер 38 калибра в стиле Энни Оукли (* американская женщина — стрелок, прославившаяся своей меткостью), но, однако, при всем этом и, несмотря на свою незначительную худобу и угловатость, девушка была красива.

Когда она отдала все надлежащие распоряжения и носильщики приступили к работе, девушка обернулась и увидела улыбавшегося ей Хенсона. Джин неспешным шагом подошла к нему и сказала:

— Ты выглядишь счастливым, отец, я бы обняла тебя, но я так вспотела.

— Просто ты так напомнила мне твою мать, — ответил он.

— В самом деле?

— О, да. Однако я не могу сказать, что ты выглядишь счастливой. Жалеешь, что отправилась со мной?

— О, нет. Это все из-за тех мужчин. Мне не понравились их взгляды. Они заставляют меня нервничать. И выглядят они, как преступники.

Хенсону также не нравился их внешний вид. Все время, когда они находились рядом, фотограф держал руку у своего револьвера 38 калибра. Слова, с которыми они обращались к нему были достаточно дружественными, но ему не нравились манеры, с которой они изучали его и его припасы, и особенно взгляд, которым один из мужчин — толстяк — смотрел на Джин, словно она была аппетитной отбивной, а он голодным волком.

— Они выглядят вместе, как одна шайка преступников, — сказал Юджин. — Я предполагаю, что они дезертиры. Наиболее вероятно, из какого-то иностранного легиона.

— Я тоже так подумала, — сказала Джин.

— Мудро, что ты не сказала этого им, — ответил Хенсон. — Если бы ты это сделала, они могли бы стать для нас проблемой. Но теперь они уже в прошлом и направляются на юг.

— Я знаю, — сказала Джин. — Но я волнуюсь.

Отец похлопал ее по плечу:

— Не нужно.

Вдруг затрещали кусты. Хенсон повернулся. Два негра дезертира и белый толстяк вышли из зарослей. Каждый из них держал в руке пистолет 45 калибра.

— Я считаю, что теперь пришла пора начать волноваться, — сказал Уилсон, — это ограбление.

Худощавый негр подошел к носильщикам. Не глядя на них, он навел свое оружие. Свою голову он держал странным образом, словно пес, постоянно прислушиваясь к звукам.

— Скажи своим носильщикам, чтобы не доставали никакого оружия, — приказал Уилсон, — иначе мы наделаем в них дыр.

Хенсон обратился к аскари, которые понимали английский, а те на своем языке передали сообщение носильщикам. Хенсон снова повернулся к Уилсону:

— Главное — не горячитесь, — сказал он. — Нам не нужны неприятности.

— Как и нам, — ответил Уилсон. — Из всех вещей больше всего я не хочу неприятностей. Забери их оружие, Кэннон.

С оскаленным лицом Кэннон двинулся в их направлении.

— Поднимите свои руки вверх и никаких фокусов.

Он снял их револьверы, потратив на расстегивание кобуры и пояса с патронташем Джин гораздо больше времени, чем было для этого необходимо.

— Ты и я, мы могли бы немного позабавиться, крошка, — сказал Кэннон и обхватил рукой талию Джин, после чего прошептал ей что-то на ухо.

Девушка влепила ему пощечину. Это был быстрый, тяжелый удар, который оставил большой красный отпечаток на его лице.

— Ах ты, ведьма, — зарычал тот и замахнулся рукой, чтобы ударить ее.

Хенсон, не обращая внимания на нацеленные на него пистолеты, вмешался и всадил короткий правый хук в подбородок Кэннона так, что тот упал на землю, выпустив свой револьвер 45 калибра.

Кэннон забарахтался на земле, дотягиваясь до своего револьвера, схватил его и обернулся, чтобы нацелить его на Хенсона.

— Прощай, здоровяк, — сказал он.

Но в этот момент вмешался Уилсон и ударил ногой по руке Кэннона, пистолет выстрелил, выпустив пулю, которая просвистела между деревьями. Закричали и зашумели обезьяны, а листья посыпались с них, как разноцветный снег.

— Нет нужды никого убивать, — сказал Уилсон. — За убийство вешают даже в Африке.

Потирая запястье, Кэннон медленно поднялся на ноги. Он посмотрел на Уилсона недоверчивым взглядом.

— Мы натворили уже достаточно, чтобы быть подвешенными. И два или десять дополнительных убийств не сделают особой погоды.

— Тогда не делай этого, потому что я говорю не делать этого, — сказал Уилсон и