ученых, исследователей и друзей природы, приезжавших к старому Брему, чтобы ознакомиться с его коллекцией, обменяться мнениями или посоветоваться по какому-нибудь вопросу, оказался однажды весной и прусский барон фон Мюллер. Он приехал, чтобы обсудить план намеченного путешествия в Африку, главной целью которого должно было стать изучение птиц этого континента.

Альфред с жадностью слушал рассказы барона о будущем путешествии. В голове юноши роились тысячи мыслей. Он представлял себе обширные девственные леса загадочного материка с их богатейшей фауной, незнакомые, большей частью еше неизвестные европейцам породы птиц. Многочисленные вопросы Альфреда, поставленные им с полным знанием дела, привлекли внимание приезжего, быстро разгадавшего затаенную мечту восемнадцатилетнего юноши.

— Господин пастор, ваш сын настоящий мужчина, отпустите его со мной, у него все задатки ученого и исследователя, — обратился он к Брему-отцу.

Тот отрицательно покачал головой:

— Пока я могу еще решать, Альфред не поедет в Африку.

В этот момент Текла, юная красивая сестра Альфреда, пригласила собеседников к столу, и разговор прервался. Но в последующие дни Альфред с таким жаром и энергией добивался разрешения у отца, что последний не выдержал и согласился. В конце концов ничего страшного не случится, если сын проведет несколько месяцев в чужой стране, это даже расширит его кругозор. После возвращения он снова займется основным своим делом — архитектурой.

Так Альфред присоединился к барону фон Мюллеру, поехал вместе с ним в Триест, провел несколько дней в Греции, прибыл после девятнадцатидневного путешествия в Александрию, а еще через десять дней оказался в Каире.

Уже два дня находился он в этом городе. Спущенные жалюзи пропускали с улицы запах гниющих отбросов, в комнатах была невыносимая духота. Время приближалось к полудню, солнце находилось почти в зените, стояла немилосердная жара. Итальянский врач, лечивший барона и Брема, должен был прийти только к вечеру, когда жара немного спадет. Альфред лежал на койке в полном изнеможении и не в состоянии был сдвинуться с места.

В это время на улице что-то случилось. Послышались мычание коров, оглушающие крики ослов, какой-то страшный грохот. Пол комнаты закачался, посуда, стоявшая на столе, упала вниз и разбилась, стекла вылетели из окон. На стене перед глазами ошеломленного Брема образовалась глубокая трещина, двери с шумом стали открываться и закрываться, словно их приводили в движение чьи-то невидимые руки. Альфред понял, что он стал свидетелем землетрясения. Мюллер лежал в это время с высокой температурой и в горячечном бреду бормотал что-то бессвязное, беспомощно размахивая руками. Из последних сил Брем попытался подняться и подойти к больному, но в этот момент последовал второй, еще более сильный толчок. Койки качались, как челны на реке, с потолка обваливалась штукатурка, вблизи послышался треск стен. Альфред прикрыл голову руками. Со всех сторон слышались громкие, пронзительные крики. Трещина в стене быстро увеличивалась, рядом с ней появились новые щели. Густая едкая пыль заполнила комнату, стало трудно дышать.

Альфред пытался подойти к барону и вынести его на улицу, но ноги ему не повиновались. Болезнь совсем ослабила его. Беспомощно лежал он на своей койке, переживая страшные минуты в ожидании неминуемой смерти.

Но толчки прекратились так же неожиданно, как и начались. На мгновение все затихло, затем послышались громкие, взволнованные разговоры на улице. В комнату вбежал слуга, сообщивший, что землетрясение закончилось. Крепкое, построенное по европейскому образцу здание гостиницы выдержало испытание, но стоявшие рядом многочисленные хибарки обрушились и погребли под своими развалинами многих жителей города.

Восемнадцать дней не вставал с постели Альфред Брем. Когда же оба путешественника выздоровели, они смогли, наконец, приступить к осмотру Каира и ознакомиться с блеском и нищетой этого города.

Сотни куполов и минаретов бесчисленных мечетей вздымались к вечно голубому небу. Широкие, украшенные пальмами нарядные улицы, застроенные богатыми и красивыми домами с многокрасочной мозаикой, изящной резьбой, искусной скульптурной отделкой фасадов, и лабиринт грязных, узких переулков, заполненных зловонными нечистотами, — таким предстал Каир перед немецкими путешественниками. В то время город насчитывал до трехсот тысяч жителей. Казалось, что здесь представлены все народы мира. Арабские торговцы в цветных тюрбанах, египтяне и турки с красными фесками на головах, закутанные женщины и голые дети, элегантные офицеры в расшитых золотом мундирах и оборванные туземные солдаты, чернокожие негры из Судана, греки, итальянцы и сирийцы, индийские купцы, персидские воины и бедуины. Все это людское месиво кружилось в пестрой суматохе и разливалось широким и неиссякаемым потоком по улицам — один за другим двигались пешеходы, всадники на лошадях, верблюдах и ослах, кареты и носилки.

Оглушенный обилием новых впечатлений, словно пьяный, бродил Альфред по городу. Водоносы, продавцы дынь, сахарного тростника и многих других разнообразнейших вещей беспрерывно мелькали в общей толчее, громко и настойчиво предлагая свои товары. На узких, крытых базарных улочках можно было встретить изделия и драгоценности из любого уголка Африки и Арабского Востока. На базарной площади демонстрировали свое искусство заклинатели змей, многочисленные сказочники и предсказатели привлекали к себе прохожих, вокруг них всегда толпились любопытные зрители и слушатели. На базарных улицах встречалось много женщин, закупавших продукты. Величественные турчанки в ярких широких штанах из тяжелого шелка, в роскошных корсажах и узорных шелковых рубашках; рабыни-негритянки в скромных белых платках; египтянки, замужние в черных, девушки в цветных одеяниях. По установившейся на Востоке традиции лица всех женщин закрыты платками и покрывалами. Альфред охотно посмотрел бы на лица девушек, так как ему много приходилось слышать о красоте восточных женщин. Однажды он набрался храбрости и решил попросить какую-нибудь девушку приподнять свое покрывало. За несколько недель пребывания в Каире он научился немного говорить по-арабски и мог уже привести в исполнение свое намерение.

Перед ларьком резчика по слоновой кости он заметил стройную девушку с длинными иссиня-черными волосами, разглядывавшую выставленные на прилавке изделия. Он решился просить красотку открыть на несколько мгновений свое лицо; как европеец он не находил в этом ничего предосудительного. Подойдя к девушке, Альфред поздоровался с ней