имени попроси начальника экспедиции. Он поможет. На покупку кое-что подбросит бухгалтерия, ещё скинемся по трёшке с брата. Так что особенно не торгуйся. Вопросы есть?

— А куда девать Бешеного?

— В расход. Бешеный — исчадие ада, его в живых нельзя оставлять. Да в посёлке не стреляй: оштрафуют. В тайгу замани.

В партии он появился в конце сентября, когда на Северной Камчатке уже прочно лёг снег, разбойничала пурга и стояли лёгкие первые морозы. Минуло две недели, как мы ездили на нарте. Смену, три человека, собаки развозили на буровые и обратно. Три буровые были разбросаны за четыре, семь и одиннадцать километров от барака; каждая работала в три смены. Весной, летом и осенью мы ходили на буровые пешком, дорога выматывала нас больше работы. Камчатское такси — собачья упряжка — домчит за считанные минуты; проехаться с ветерком на нарте — одно удовольствие; псы здорово выручали нас.

Однажды ночью меня разбудила грызня собак. Такое случалось довольно часто. Властолюбивые псы дрались за право подняться на высшую ступеньку иерархической лестницы — именоваться вожаком. Упряжка образовалась недавно из собак, приобретённых нами в разных посёлках, и псы ещё окончательно не решили, кто же будет их хозяином и повелителем. Пока с грехом пополам это почётное звание удерживала широкогрудая северная лайка по кличке Корф (так назывался посёлок на Северной Камчатке, где буровики купили собаку). О том, как тяжко было ему главенствовать в упряжке, красноречиво свидетельствовали многочисленные шрамы и свежие раны, исполосовавшие тело северной лайки.

Обычно драка продолжалась минут пять — семь, не больше. Этого времени Корфу было достаточно, чтобы отбить атаки и осадить «претендентов на престол». Но сейчас грызня не прекращалась.

Чтобы ветер не выдувал тепло из барака, узкие оконца были заставлены снаружи прямоугольниками льда, вырубленными из реки, сквозь них ничего не было видно, только сочился свет. Пришлось одеться и выйти на мороз. На всякий случай я прихватил карабин, бич и электрический фонарь.

Было светло от луны и звёзд. В зыбком ртутном свете собаки сплелись в тугой клубок. Живой клубок катался по снегу, из него время от времени выскакивал то один, то другой пёс, но тотчас бросался в самую гущу. Разнимать дерущихся ездовых псов — занятие почти бесполезное, да и небезопасное, это вам не квартирные ухоженные и воспитанные шавочки, неистовую злобу и ненависть в горячке они могут перенести на человека. Правда, выстрелом в воздух можно отвлечь или напугать собак, но я пожалел уставших на смене парней. Стоя на почтительном расстоянии, я ждал, когда псы выдохнутся и драка прекратится сама собой. И она действительно скоро прекратилась.

— Корф! К ноге! — приказал я. Хотелось убедиться в том, что вожак не получил серьёзных ран.

Пёс, однако, не выполнил моего приказа. Он сидел на задних лапах, окружённый своими сородичами, и глухо, длинно рычал. Мне вдруг показалось, что это не Корф, — очевидно, тому причиной был неверный лунный свет, деформирующий окружающие предметы. Я включил фонарь. Слепящий упругий луч упёрся в вожака. Тот поднялся на все лапы, и я рывком сдёрнул с плеча карабин: в первое мгновение мне показалось, что это волк. Белые ноги, белое брюхо, рыжевато-серая спина, косые прорези глаз и тело гибкое, литое, поджарое… Правда, смутил крупный рост зверя, волки помельче, ну да от неожиданности я не придал тому значения.

Высокая карабинная мушка запрыгала в прорези прицела. Через секунду участь непрошеного гостя была бы решена, если бы зверь в этот момент не залаял. Он прыгал вокруг меня — хвост трубой — и лаял громко, взахлёб, басовито. Похоже, решил напасть. Хлёсткий удар бича не успокоил, а, напротив, ещё больше раззадорил пса. Пришлось выстрелить в воздух. И только тогда он отскочил, но бесноваться не перестал.

Разбуженные выстрелом, из барака вышли буровики. Я объяснил им, в чём дело. Парни почесали затылки.

— Откуда он взялся?..

— Из какого-нибудь ближайшего посёлка прибежал. Или от своей упряжки отбился. Не ужился в ней.

— Кобель-то прямо бешеный… Глянь, никак не успокоится, того и гляди нападёт.

— Ребята! Сюда!.. — позвал кто-то из буровиков.

Он стоял в стороне, там, где пять минут назад дрались собаки. Мы поспешили к нему.

На снегу, далеко вытянув лапы, неестественно выгнувшись, в замёрзшей лужице крови лежал Корф. Вожак был мёртв: глотка располосована, как ножом, от скулы до скулы.

— Дела…

— Может, пристрелить? И остальных ведь порвёт?

— Нет, не порвёт, — сказал начальник геопартии, глядя на нежданного ночного гостя. — Теперь он точно не порвёт.

Я оглянулся. Моему взору предстала картина, предельно ясная для того, кто имел или имеет дело с собаками.

Наши псы вытянулись гуськом и поочерёдно подходили к убийце Корфа. Тот стоял хозяином, победителем и рычал, но не злобно, а так, для порядка. Собаки, каждая по-своему, выражали зависимость, подчинённость недавнему сопернику и врагу. Вот подошёл Буран. Куда девалась былая агрессивность! Бесследно исчезло достоинство кобеля. Он изгибался змеёй, шея скользила по снегу. Снизу вверх заглядывая на победителя, он робко лизнул его в нижнюю челюсть. Пришелец взял морду Бурана в свою пасть, как бы предупреждая: «Вздумаешь впредь ерепениться — загрызу. Понял?» Семенящими, наискосок, лакейскими шажками Буран удалился, успев лизнуть ляжку грозного пса. Его тотчас сменила рослая блудливая сучка Манька.

С поджатым хвостом, прижатыми к голове ушами, Манька кокетливо подняла сначала одну, затем другую переднюю лапу, осмелившись, коснулась лапой спины новоявленного вожака, а потом завалилась на спину. Громадный пёс обнюхал живот сучки. Своим видом он как бы сказал ей: «Ладно, мол, будет время — поиграем, а сейчас не до тебя, проваливай, есть дела поважнее. Следующий!» Следующим был Персик (названный смешной фамилией технорука экспедиции, который привёз эту собаку на буровую). Приближаясь, Персик размахивал из стороны в сторону пушистым хвостом — точь-в-точь щенок, нашедший спрятавшегося хозяина. Он легонько прижался своим туловищем к туловищу победителя и нежно начал облизывать его морду.

Позорное для наших собак шествие завершилось. Мы направились к бараку. Завтра решим, что делать с этим дьяволом. Утро вечера мудренее. Я шёл последним и опасливо косил глазом на пса, сжимая рукоять бича. И не зря. Когда мы были возле барака, он летящими прыжками бросился на нас. Удар бича пришёлся по морде, на мгновение пресёк, сбил агрессивность зверя. Воспользовавшись коротким замешательством собаки, мы один за другим, как напуганная стайка полёвок в нору, юркнули в