Хрущеву,
Верил, верил, работал и пил…
И быть может, прожил он еще бы,
Если б он алкоголиком был.
А с фронтона ДК, как и прежде, глядят
Те слепые красивые лица,
И все так же, как прежде, лет тридцать назад, —
Радость в гипсовых белых глазницах.
Не сорваться бы, не закружиться
Да мозги бы свои не пропить,
Да молитвы читать научиться,
Чтоб отца и детей не забыть.
Жизнь и боль — вот и все, что имею,
Да от мыслей неверных лечусь.
А вот правды сказать не умею,
Но, даст Бог, я еще научусь.
Праздник
А вчера приглашали попеть
Люди милые, но незнакомые.
Я им пел, чтобы дом их согреть,
Свои старые песни и новые.
Только песни-то стали не те —
По-другому поется и дышится.
Мы в разлуке уже столько лет,
Не болит ничего и не пишется.
Хоть бы раз суета нас свела —
Пусть больными, плешивыми.
Ах, какая бы встреча была!
Если б все были живы мы.
А с чего бы казалось хандрить?
Ты такой же почти, и гитара та,
И хозяйка какая смотри…
Ну чего же еще тебе надо-то?
А я слышал гитара врала,
И слова были лживыми…
А какая бы встреча была,
Если б все были живы мы.
Я ушел, чтобы весел был дом,
Хоть шептала хозяйка: «Обидимся!»
Почему мы так глупо живем?!
Почему мы так долго не видимся?!
Прогноз
Гулял ветер по перекрестку.
Шумел здесь праздник еще вчера.
И разбирают помост на доски,
Где лишь недавно стоял театр.
Здесь лицедеи народ дурили,
На принца Гамлет был не похож.
А люди слезы и вправду лили,
Отдав на входе последний грош.
Ветер, ветер, ветер, ветер, ветер,
Носит эхо прежнего «Ура!»
Вышел дворник и, вздохнув, заметил,
Почесав заплешину: «Пора».
Простые люди они как дети,
Но знают твердо во все века —
Какой бы ни был прогноз и ветер,
Бросать работу никак нельзя.
Но входит в моду ругать погоду,
Ходить за правдой куда ни лень.
На перекрестках полно народу,
А между прочим — рабочий день.
Голос обаятельный отметил
В миллионах радиосистем:
По прогнозу ветер, ветер,
Ветер — и пока без перемен.
Светлое прошлое
Наш пароходик отходит в светлое прошлое,
И половины пути не успев отсчитать,
И настоящее время, с лицом перекошенным,
Плакать не станет на пристани и причитать.
Наш пароходик отходит в светлое прошлое,
В лето с рубашками в клетку, в наивность речей,
В песни забытые, и в ожиданье хорошего,
В шелест плащей из болоньи и прочих вещей.
В прошедшее, знакомое
Туда, где февраль и прозрачен и свеж.
Там в сумерках окно мое
От радости светится и от надежд.
Там в сумерках окно мое
От радости светится и от надежд.
Нас не пугают давно никакие метели,
Но и не греет огней разноцветная слизь…
Ну, созвонились, как водится, ну, посидели.
Кто-то напился, и заполночь все разошлись.
Наш пароходик отходит в светлое прошлое.
Но без волнений отходит и без труда.
Не потому, что так хочется нам невозможного,
Просто не хочется больше уже никуда.
Ни из окна, где свет погас,
Ни в скит, ни в страну, где получше живут,
В обратный путь, туда где нас
По-прежнему помнят, жалеют и ждут.
Пахнут короткие дни, словно яблоки зимние.
Странно, что и корвалол пахнет также почти.
Ах, пароходик, хоть на день, прошу, отвези меня,
Ну, отвези хоть на вечер — за труд не сочти.
Живут такие люди
Строительные краны среди немых снегов
Скрипят в ночи под фотовспышки сварки,
А дом наш, как и прочие, плывет по морю снов
Сквозь строек новогодние подарки.
А мне опять всю ночь не спать,
C Не зажигая света,
Припасть к стеклу и вспоминать
Шальное наше лето.
Но скоро самолет мой, вдыхая холода,
Взъерошит кудри туч аэродрому.
Живут такие люди в далеких городах,
Что я по ним скучаю, как по дому.
Нас кухня пустит на постой,
Уставших от безверий,
Согреет клеткою грудной
Настенной батареи.
И в дымных разговорах, где незачем кричать,
Мы сверим наши истины до точек.
И утром нам не надо будет мчать в «Союзпечать»,
Где правда ждет нас штабелями строчек.
Скупой прощальный ритуал
Не оборвет нам песни.
Как далеко б ни уезжал,
Я буду с вами вместе.
