Виктория Холт Невеста замка Пендоррик

Глава 1

С тех пор, как я приехала в Пендоррик, я часто задумываюсь над тем, как стремительно и бесповоротно может измениться вдруг привычное течение жизни. Порой жизнь сравнивают с калейдоскопом, и для меня это оказалось верным: мирная картина, полная света и покоя, однажды стал а стремительно меняться — фрагмент за фрагментом, — пока вместо нее мне не предстала совершенно другая — незнакомая и полная угрозы. Я вышла замуж за человека, который, как я думала, воплощал в себе все, чего я искала в мужчине. Он окружил меня заботой, преданной и страстной любовью. Прошло немного времени, и я поняла, что не знаю своего мужа — совсем.

Первый раз я увидела Рока Пендоррика в папиной мастерской: вернувшись однажды после утреннего морского купания, я застала папу в обществе незнакомого мужчины. В руках гость держал терракотовую статуэтку, для которой я сама позировала папе еще ребенком. Это было одиннадцать лет назад, когда мне исполнилось семь. Я знала очень хорошо, что статуэтка не продается, папа это не раз говорил.

Жалюзи еще не были опущены, и в ярком солнечном свете контраст между двумя мужчинами особенно бросался в глаза: папа — светловолосый и белокожий, гость — темный и смуглый. На острове^[1], где мы жили, папу прозвали Анжело, что по-итальянски значит ангел, за белокурые волосы и, особенно за доброе простодушное выражение лица — него вообще был очень мягкий и легкий характер. Может быть, именно рядом с ним незнакомец и показался мне таким мрачным, почти зловещим.

— А вот и моя дочка Фэйвел, — сказал папа, как если бы они говорили именно обо мне.

Оба поднялись мне навстречу. Незнакомец оказался гораздо выше папы, который был среднего роста. Он пожал мне руку, и глаза его, длинные и темные, смотрели на меня пристально и изучающе, как будто он что-то решал или на что-то решался. Он был худой, и от этого казался еще выше, волосы темные, почти черные, заостренные, как у сатира, уши. Я никогда не видела такого, полного контрастов лица: чувственные мягкие губы, твердая и четкая линия подбородка, крупный прямой нос, придающий лицу вызывающее и надменное выражение, быстрый взгляд насмешлив и дерзок. Сейчас на лице его было такое выражение, как будто он нашел во мне нечто, его позабавившее; казалось, он смеется в душе какой-то своей шутке, и я подумала, что шутка эта, возможно, не совсем добрая. Позже я пришла к выводу, что в его противоречивости и непонятности для меня было особое очарование, и именно поэтому он так быстро завоевал меня. Мне понадобилось довольно длительное время, чтобы узнать его по-настоящему.

Помню, тогда я очень пожалела, что не переоделась на пляже.

— Мистер Пендоррик осматривал мастерскую, — сообщил папа. — Он купил акварель — вид на Неаполитанский залив.

— Акварель очень красивая, — сказала я, — я рада, что вы купили её.

— Вот тоже очень красивая вещь.

Он протянул мне терракотовую фигурку.

— Я думаю, она не продастся.

— О, я уверен, что нет. Она слишком драгоценна.

Он, казалось, сравнивал меня с терракотовой фигуркой, и я догадалась, что папа сказал ему, как говорил он всем, кто восхищался статуэткой: «А это моя дочка, когда ей было семь лет».

— А все-таки я пытаюсь убедить художника продать её мне, — продолжал Рок Пендоррик. — У него ведь останется оригинал.

Папа рассмеялся тем особым, нарочито веселым смехом, каким он всегда смеялся при покупателях, готовых приобрести дорогую вещь. На самом деле он работал над своими вещами с большей радостью, чем расставался с ними, и часто готов был подарить свои работы тем, кто, как он думал, был способен оценить их. Пока жива была мама, она занималась с покупателями и договаривалась с ними.

После ее смерти наши денежные дела совсем расстроились, но теперь, вернувшись из школы, я взяла все в свои руки и тешила себя надеждой, что теперь-то все опять образуется.

— Фэйвел, — позвал папа, — ты не принесешь нам выпить?

— Конечно, — ответила я. — Вот только переоденусь.

Оставив их разговаривать, я прошла к себе в спальню, дверь которой, так же как и папиной, выходила непосредственно в мастерскую. Я быстро натянула голубое льняное платье и отправилась в нашу маленькую кухню за напитками, а когда я вернулась в мастерскую, папа показывал гостю бронзовую статуэтку Венеры — одну из самых дорогих в мастерской. Я подумала, что если мы продадим ее, я смогу заплатить по некоторым счетам, и что надо бы самой получить деньги, чтобы папа не проиграл их в карты или рулетку.

Я вдруг заметила, что Рок Пендоррик смотрит на меня поверх бронзовой статуэтки, и по искоркам у него в глазах поняла, что, должно быть, по моему лицу нетрудно было догадаться, о чем я думаю. Он отставил статуэтку и повернулся ко мне, как если бы я интересовала его больше всего здесь. Я подосадовала на себя зато, что вошла не вовремя и помешала, и опять увидела в его глазах смех. «Он ведь именно этого и хотел, — подумала я, — смутить меня».

Он заговорил об острове, о том, что лишь вчера приехал и нигде еще не побывал, даже виллы Тиберия и Сан-Мишель не видел, но однако успел услыхать о мастерской Ангела — о том, какие замечательные произведения искусства можно там приобрести, так что первая его экскурсия — сюда.

Папа даже раскраснелся от удовольствия. Я же совсем не была уверена, что все это правда.

— А когда оказалось, что Ангел — это мистер Фредерик Фэрингтон и что он самый настоящий англичанин, я готов был плясать от радости. По-итальянски я говорю из рук вон плохо, а когда местные жители хвастают, что «здесь говорят на английском», чаще всего это оказывается именно хвастовством. Кстати, мисс Фэрингтон, вы не посоветуете мне, что именно посмотреть, пока я на острове?

Я рассказала о виллах, гротах и других достопримечательностях, куда обычно водят туристов.

— Но лично мне, — добавила я, — всегда казалось, и особенно после поездок в Англию, что сама здешняя природа и море — лучшее, что есть на острове.

— Я подумал, что хорошо бы найти компаньона для прогулок, — сказал он.

— Вы путешествуете один?

— Совершенно один.

— Здесь сейчас полно туристов, так что компанию деть не трудно.

— Но ведь нужен кто-то, кто знал бы остров.

— Насчет этого можете не беспокоиться. Любой гид знает остров, как свои пять пальцев.

— Я подумал не о гиде.

— А все остальные здесь ужасно заняты.

— И, тем не менее, я все-таки найду того, кто мне нужен, — заверил он, и у меня почему-то появилась уверенность, что так оно и будет.

Он снова