атомом, за который боролись чудовищные величины. На одно мгновение осязание вернулось ко мне. Чувство падения головой вниз, которое бывает во время ночных кошмаров, это самое чувство, тысячу раз усиленное, вместе с черным ужасом закрутило мои мысли в бешеном потоке. Затем оба врача, оголенное тело с разрезом на боку, маленькая комната выскользнули из-под меня и исчезли, как брызги пены, рассеивающиеся в прибое.

Я был в воздухе! Далеко подо мной расположилась западная часть Лондона. Она быстро удалялась, потому что, казалось, я с невероятной скоростью подымаюсь кверху, и она, по мере своего отдаления, двигалась на запад, как прекрасная панорама. Сквозь едва заметную туманную дымку я видел бесчисленные крыши, трубы, узкие дороги, наводненные людьми и экипажами, маленькие пятнышки скверов и церковных шпилей, торчащих, как шипы. Все это уходило в то время, как земля вращалась вокруг своей оси, и спустя несколько секунд (как мне казалось) я был уже за пределами города над Илингом. Маленькая Темза, как тоненькая синяя ниточка, тянулась на юг, к Чильтерн-Хилз и Норд-Даунс выростами, как края чаши, далекие и едва очерченные в тумане. Я стремился вверх! В начале у меня не было даже малейшего представления о том, что могло означать это бесконечное стремление кверху.

С каждой минутой простирающаяся подо мной картина становилась все шире, и шире, и отдельные детали города, полей, гор и долин становились все более и более туманными и бледными. Неясный серый блеск смешался с голубоватостью гор и зеленью открытых лугов, маленькое пятнышко тучи, низкое и далекое на западе сияло ослепляющим белым светом. Сверху, в то время, как тонкая кисея атмосферы становилась все тоньше, между мной и окружающим меня пространством, небо, бывшее светло-голубого весеннего цвета, постепенно приобретало густую богатую окраску, проходя уверенно промежуточные тени, пока, наконец, не стало таким темным, как синее небо полуночи!

И тотчас же оно стало черным, как чернота морозного звездного неба, и, наконец, чернее черноты, которую мне когда-либо приходилось видеть.

Сначала появилась одна звезда, затем много и, наконец, неисчислимое количество их засыпало все небо. Их было больше, чем когда-либо кто-нибудь видел с лица земли. Голубизна неба, этот свет солнца и звезд, распространяющийся ослепительно! Даже в самых темных зимних небесах есть рассеянный свет, и мы не видим звезд только из-за ослепляющего солнечного блеска. Но теперь я видел все — не знаю каким образом; конечно не глазами смертного и меня не ослеплял уже больше это блеск. Солнце было непонятно-странное и чудесное. Его тело представляло собой диск ярко-белого света: не желтоватого, каким оно кажется живущим на земле, но ярко-белого, усеянного пурпурными полосами, окруженного бахромой извивающихся языков красного пламени. На половину перерезая небо с двух сторон ярче чем Млечный путь, горели два серебристо-белых крылышка, напоминающие египетские скульптуры. Я знал, что это солнечное кольцо, хотя никогда не видел его, кроме, как на картинке в дни моей жизни на земле. Когда мое внимание было снова привлечено землей, я увидел, что она далеко, далеко отошла от меня. Поля и города уже давно нельзя было различить, и все отдельные виды края постепенно превращались в однообразную ярко серую массу, нарушаемую лишь белым сиянием облаков, разбросанных над Ирландией и западной Англией. Теперь я мог различить очертание северной Франции и Ирландии и всего британского острова за исключением того места, где на горизонте вырисовывалась Шотландия, более мрачно-серого цвета, чем суша; вся панорама медленно поворачивалась на восток!

Произошло это так быстро, что у меня даже не было времени подумать о себе. Но теперь я заметил, что у меня нет ни рук, ни ног, ни других частей тела и органов, и я не чувствую ни боли ни отчаяния. Меня окружала пустота (воздух остался уже позади) непередаваемо холодная, но это меня не беспокоило. Лучи солнца прорезали пустоту, не в силах светить или нагревать, пока они не встретят на своем пути какой-либо материи. Я смотрел на все окружающее, совершенно отрешившись от себя. А там, внизу, совершая бесчисленное количество миль в секунду, где маленькая черная точка на сером обозначала положение Лондона, два доктора с трудом пытались вернуть жизнь несчастной изношенной оболочке, которую я покинул. Тут я почувствовал такое облегчение, которое я не могу сравнить ни с одним пережитым мною чувством восторга, доступного смертному.

Только после того, как я постиг все перечисленное, мне стало понятно великое значение быстрого вращения земли. Однако, это было так просто, так очевидно, что я был поражен тем, что никогда раньше не предвидел то, что случилось со мной сейчас. Я был неожиданно отрезан от материи: все, что было во мне материального, осталось там на земле, кружась в пространстве, удерживаемое притяжением земли, принимая участие в инерции земли, двигаясь в венке ее эпицикла вокруг солнца, и вместе с солнцем и планетами в пространстве. Нематериальное не имеет инерции, ничего не ощущает: отделившись от своей одежды или тела, оно остается (поскольку пространство имеет к нему отношение) неподвижным в пространстве. Я не покидал земли: земля покинула меня, и не только земля, но и вся солнечная система скользила мимо меня. И вокруг меня в пространстве, невидимое мною, разбросанное землею на ее пути, должно быть бесчисленное количество душ, отделенных, как я, от материи, как я, расставшихся со страхами и эмоциями. Я все быстрее и быстрее отдалялся от странного белого солнца в черных небесах и широкой блестящей земли, на которой началось мое бытие. Казалось, я увеличиваюсь каким-то непостижимым образом, становлюсь все огромнее, по сравнению с миром, который я покинул, по сравнению с моментами и периодами человеческой жизни. Очень скоро я увидел всю окружность земли, слегка выпуклую, но очень большую; и серебряное сооружение Америки вырисовалось в свете дня, где (как казалось) несколько минут тому назад маячила маленькая Англия. Сперва земля была огромная и сияла в небесах, заполняя большую их часть; но с каждой минутой она становилась все меньше и отдаленнее. Когда она сморщилась, широкая луна в своей третьей четверти выползла над краем диска земли. Я выискивал созвездия. Только часть созвездия Овена, расположенная прямо за солнцем и созвездием Льва, была скрыта. Я узнал черепашью рваную полосу Млечного пути с яркой Вегой между солнцем и землей. Против четверти небес, на фоне безысходной черноты, блестели Сириус и Орион. Полярная звезда расположилась над головой, и Большая Медведица повисла над кругом земли. А вдали, под светящимся