Верхняя часть куртки была обрезана. Как будто какое-то огромное лезвие прошлось как раз там, где должна была торчать голова пилота. Тупо вглядываясь в эту невероятную картинку, я наконец-то понял, откуда взялись эти неприятные комки. Меня охватил первобытный ужас, и я судорожно дернулся всем телом. В тот же миг меня охватила острая непереносимая боль. Я снова погрузился в благодатную темноту.
И снова свет. Только он все сосредоточился не в ужасной щели с останками несчастного пилота, а в чётком небольшом прямоугольнике смотрового люка в танке. В носу зачесалось от резкого запаха раскалённого железа, замешанного на гари от солярки и машинного масла. Я чихнул и больно ударился подбородком о выдвинутый прямо передо мной рычаг управления.
- Эй, боец, ты что уснул! Смотри куда едешь!
Действительно, я едва успел ввернуть машину, чтобы избежать столкновения со скалой на обочине. Ползущий впереди танк вдруг остановился. Вся колонна наших танков стояла перед началом въезда на мост через реку. С крутого берега открывалась широкая и плоская речная долина. Над голубой водой плыли клубы черного дыма из двух наших подбитых танков. Это были БТ-2, как и большинство машин нашей колонны. В обоих танках были крупные пробоины в лобовой броне.
Плохи дела. Похоже, что поработала артиллерия. Даже усиленная лобовая броня не спасла. А сейчас эти танки надо как-то объезжать. Дорога очень узкая и мост впереди. Черт побери! Вот где придётся распрощаться со своей молодой жизнью. А я даже матери письма не послал. Вот оно, в кармане лежит. Неужели мама только после моей смерти письмо прочитает?
Спокойный голос командира над самими ушами мгновенно вывел меня из состояния паники: "Просыпайся, Володька, глуши мотор. Приехали." Вот тебе и раз. Даже испугаться, как следует, не дадут. Внезапная тишина казалась зловещей. Щас, как прилетит, как свистнет в самое окошечко. Но пока ничего не прилетало. Надо было думать о более обыденных вещах. В этом походе мы всегда кооперировались с командой "восьмёрки". Вместе легче было разжигать костёр и готовить. Первые два дня мы, правда, пробовали грызть сухой паёк просто так, без воды. Думали, что так и надо. До этого я в своей жизни никаких таких концентратов не видел. Да и где я бы мог с ними встретиться на селе? У нас гречневая каша в печи разваривается, а не на воде размешивается. А здесь, пожалуйста, хоть грызи ее сухую. Сначала мы так и делали. Это наш лейтенант оказался таким умным. Подсказал, что лучше всего гречишный брикет размачивать в кипятке. Так что разожгли мы на третий день похода костёр, вскипятили воду и приготовили на ней вкусную кашу. Тогда к нам команда "восьмёрки" и присоединилась.
Ну, после такой вкуснятины поспать бы минут шестьсот, чтобы сало завязалось. Но столько точно не дадут. Здесь хотя бы успеть махорки покурить. Только собрался закрутить чинарик, как командир "беломорину" протягивает. "Спасибо, товарищ техник-лейтенант". Хороший он командир, этот лейтенант. Нас, простых солдат, не отвергает, ругается только по делу. Да и почему бы ему с нами не дружить. Командир он не большой, только взводом командует. Да и взвод то только семь рядовых и два сержанта на три БТ-2.
Вообще, если бы не война, то вряд ли столько народу в такое тоскливое место можно было бы затянуть. И что нам здесь нужно? А японцам, зачем эта пустыня сдалась? Кроме камня, жары и ветра здесь ничего нет. Вот, если бы только в речке искупаться. Там у берега, похоже, ива зеленеет и можно в её тенёчке от солнца спрятаться.
- Товарищ лейтенант! Мы ещё долго здесь стоять будем? Это что за река?
- Много, Володька, будешь знать, быстро состаришься. Долго, не долго. Сколько надо столько и будем стоять. А река эта называется Халхин-Гол. За ней нас японцы ждут. Видишь, как встречают с хлебом-солью.
- Так мы будем через мост наступать. Перебьют нас тут, товарищ лейтенант, на этом мосту. Здесь же не разгонишься.
Я увидел, что наш добрый лейтенант уже готов рассердиться, но его опередила громкая команда "По машинам!" Подхватив котелки, мы побежали к нашим раскаленным на солнце стальным коробкам. Ну, сейчас начнётся "купание".
Далее всё завертелось с бешеной скоростью. Я только успевал переключать скорости и передвигать рычаги. Не видел ничего кроме задка передней машины и голого серого бетона, который ложился под гусеницы танка. Что-то тяжёлое ударило прямо перед машиной. Вся она вздрогнула и, казалось, даже подскочила в воздух. Еще немного и мы бы полетели, если не на небо, то в воду это точно. Но попало не в нас, а чуть впереди. Танк едва удержался на краю моста. Я осторожно, включив заднюю передачу, немного отполз от разрушенной бетонной кромки, обрывающейся в гибельную пустоту. Передней машине повезло меньше. Она горела, как будто была сделана не из металла, а из сырого хвороста. Из облаков копоти выскочило два танкиста. На одном из них горела куртка. Он сбросил куртку и резво вскочил на броню нашего танка. Только перед самым моим носом блеснули его грязные сапоги.
- Вперед! - взревел чей то голос. Я не сразу понял, что это был голос нашего тихого лейтенанта. Но куда вперед? Впереди был только сгоревший танк. Меня больно ударило по шлему и я в очередной раз приложился носом к рычагам. Так это наш хороший командир меня так лупит?
Я рванул рычаг, и машина понеслась на таран. От удара всё затряслось, и рот наполнился мелкими осколками от зубной эмали. Передний горящий танк отодвинулся в сторону и перевалился через невысокий бортик моста прямо в воду. Но это уже мне потом рассказывали. А я ничего не видел кроме бетонного настила. Из всех четырехсот лошадиных сил двигателя наш танк несся по мосту к уже близкому берегу.
Наконец бесконечно длинный мост закончился. Так что не пришлось нам искупаться в речке. А вот в пороховых газах так мы точно сейчас утонем. Для меня ничего не изменилось,