Шилка и Нерчинск не страшны теперь,
Горная стража меня поймала.
В дебрях не тронул прожорливый зверь
Пуля стрелка миновала.
Шел я и в ночь, и средь белого дня,
Вкруг городов озираяся зорко,
Хлебом кормили крестьянки меня
Парни снабжали махоркой.
Славное море - священный Байкал,
Славный мой парус кафтан дыроватый
Эй, баргузин, пошевеливай вал,
Слышатся бури раскаты.
- Хорошая песня. И поёшь ты хорошо. А что такое баргузин?
- Это такой ветер, дующий на Байкале с востока. Такой свирепый ветер, что всего раздевает. Но в парус, действительно, толкает хорошо.
- А какая такая бочка. Что за одна?
- Омулевая бочка. Это такое плавательное средство для беглых бродяг, когда лодки нет. Омуль, брат, это очень вкусная рыба. Нигде кроме Байкала я такой не видел. Местные рыбаки любят есть омуля, когда он немного воняет. Он так и называется - "омуль с душком".
- Да, песни у вас тоскливые, безнадёжные. Правда, у нас тоже в большинстве песни невеселые. Даже на свадьбе, когда начнут петь, как трудно будет невесте жить в чужом доме, то все бабы плакать начинают. Такая тоскливая получается свадьба. Но я бы сейчас погулял бы с удовольствием. Выпил бы настоящего первака, закусил бы голубцами. Правда, после голубцов свадьба, обычно, заканчивается. Все знают, что после подачи голубцов пора расходиться по домам.
- А другие песни у вас поют, кроме свадебных? Наверняка о тюрьмах и не вспоминают. Это здесь каждый второй или уже сидел, или собирается сесть.
- Ну, не говори. Есть у нас песни даже о вашей страшной Сибири. У нас тоже есть молодцы, которые в Сибири побывали не по своему желанию. Если хочешь знать, то я живу именно там, где когда-то воевал с панами Кармелюк. Знаешь такого?
- Слышал.
- Да, и ты слышал? Вам, москалям, трудно понять, что у нас происходит.
- Слушай, ты же знаешь, что мои родители родом из Украины. Мы же тобой разговариваем на одном языке, матросик ты с потопленного корабля.
Что-то я действительно зря на него налетел. Наверное, вспомнилась Украина. Да тут ещё он со своей священной водой из Байкала. Так у нас в каждом колодце вода вкуснее, чем во всем их Забайкалье. Сказать ему? Нет, не стоит. Лучше сорвать свою злость на тех карателях. Надо как-то загладить наш неуместный спор.
- Тише, тише, товарищ мятежник. Мы же сейчас с тобой в одном экипаже. А корабль я действительно потерял. Хотя он и не потоплен, как ты сказал, но лучше бы был потоплен, чем в японском плену.
- И ты меня прости, товарищ. Что-то я нервничаю. Ты у нас герой, в штыковую атаку ходил, а я только по тюрьмам ... А про Кармелюка я действительно знаю. Немножечко читал. Я всё же закончил пять классов городского училища. Ну, скажу откровенно, с пятого класса меня вышибли за антигосударственную деятельность. Открытки комитета в школьной сумке нашли.
Затем была забастовка на литейном заводе, тюрьма, и, как у нас говорят, тюремные университеты. Вот там то мне и рассказали и про Шевченко, и про Кирилло-Мефодиевское братство, про гайдамаков и Богдана Хмельницкого ... и, между прочим, про твоего Кармелюка. Знаю, что был такой народный мститель с подольского села.
- Это хорошо, что ты такой ученый. А я вот даже церковно-приходскую школу не закончил, хотя грамоту немного успел изучить, поэтому и на флот взяли. Там тоже проходил университеты. Только не тюремные, а корабельные. А Кармелюк мой земляк из ближнего села. В моём селе жил старик, который его помнил. У нас даже песню Кармелюка до сих пор частенько вспоминают. Хочешь спою.
- Давай. Я же пел.
- Так слушай ... донбасско-читинской москалик.
За Сибирью солнце всходит, хлопцы не зевайте:
Вы на меня Кармелюка, всю надежду имейте!
Как вернулся я с Сибири, и не имею доли,
Хоть я с виду не в кандалах, но всё ж не на свободе.
Есть жена, и дети есть, но я их не вижу ...
Вспомню я об их судьбине - так горько заплачу.
Куда пойду, посмотрю, - везде богач царюет,
В роскоши и лени днюет и ночует.
- Чего же остановился. Хорошая песня.
- Так посмотри на дорогу. Кто-то к нам приближается. Видимо, твои генералы до нас добрались.
Это действительно был карательный отряд. Но ближе они к нам не успели подойти. У какого-то недотёпы из наших не выдержали нервы, и он начал стрелять. Мы со Степаном тоже пальнули в ту сторону, чтобы немного успокоиться. С такого расстояния же в никого не попадёшь. Казаки соскочили с лошадей, постояли, посмотрели и поехали назад. Повидимому это был передовой отряд. Ну, сейчас начнётся. Но началось не сразу, а только через час, а то и больше.
Мы были на крыше, когда прямо над нами зашелестел первый снаряд. Взорвалось далеко позади. Надо прятаться. Здесь, наверху, каждый снаряд для нас будет последним. Но спрятаться мы не успели. Я только услышал грохот выстрела, как совсем близко разорвалось. Последнее, что я увидел, это была падающая на меня дымоходная кирпичная труба. Что-то больно ударило в висок, и меня поглотила черная ночная тишина.
Броня крепка и танки наши быстры
Даже через плотно закрытые веки пробивался резкий солнечный свет. Я с трудом открыл глаза и увидел серую стальную плиту, которая закрывала мне полнеба. А оно было такое синее, слишком синее, чтобы быть настоящим, как в детской сказке. Я лежал на спине. Ко мне понемногу возвращалась боль. Удивляла тишина. Не доносилось даже намека на какой-то звук. Царила такая гробовая тишина, что я даже обрадовался, когда услышал хрип в своём собственном горле. По этому хрипу я понял, что пока жив и надо что-то делать. Попытался