тачанки и артиллерийские упряжки, громыхавшие по мостовой. Так начался необыкновенный, никем ие запланированный парад, продолжавшийся потом двое суток, пока проходили через город бригада за бригадой, дивизия за дивизией.
Ворошилов и Буденный долго стояли на втором этаже штабного здания возле широкого окна. Семен Михайлович заметно волновался, без надобности постукивал об пол тяжелыми ножнами шашки. Клименту Ефремовичу тоже трудно было сохранить спокойствие. Конная армия — родное их детище!
Сейчас, конечно, Тухачевский, Орджоникидзе, весь штаб фронта тоже на конницу смотрят. Мнениями обмениваются. Ну, они-то знают, что представляет собой Первая Конная. А с каким любопытством и дружелюбием, с восторгом или ненавистью тысячами глаз глядит на красную кавалерию город?! Где-где, а здесь, на стыке трех казачьих войск, понимают толк в коннице!
Ну что же, пускай оценивает народ. Конечно, кони в эскадронах разной масти, и породы разные. Рядом с красавцами дончаками и кабардинцами идут тяжеловесные ардэны и работящие крестьянские лошадки. Опытный глаз выделит и чистокровок, и арабов, и даже несколько почти исчезнувших за войну светло-серых грациозных представителей стрелецкой породы, отменно понятливых, восприимчивых к ритму, к музыке.
Нет в эскадронах однообразия, зато все кони ухожены, вычищены, откормлены, легко и бодро несут своих седоков. Вьюки, седла, сбруя старенькие, чиненые-перечиненые, но в таком порядке, что и самый въедливый урядник не придерется.
Всадники слиты с конями. Наиболее лихие бойцы в полку Особого назначения, который двигается головным. Здесь теперь собрана буденновская гвардия. Усы у многих — как у самого командарма. На гимнастерках, на черкесках сверкают революционные ордена. Песню рванули озорно, с гиканьем и лихим посвистом:
Очень даже к месту такие слова. Павел Васильевич Бахтуров, комиссар 6-й кавдивизии, постарался, сочинил! Клименту Ефремовичу это особенно приятно — вот какие у нас комиссары! Сами воюют, сами песни слагают!
Вооружены бойцы карабинами и шашками. Редким леском проплывают иногда пики. Кое-кто из донцов еще с германской войны привержен к ним. А вот чего раньше не бывало в кавалерии — у многих всадников, даже у рядовых бойцов, револьверы на поясе. Пуля все же быстрее любого коня.
Людьми, их выправкой Ворошилов доволен. Только обмундирование подводит. Самое, пожалуй, уязвимое место сейчас в Конармии. Сносно экипирована лишь новая 14-я кавдивизия да еще пленные казаки. В других полках чего только не увидишь! Разноцветные кубанки на головах рядом с серыми шлемами-буденовками, офицерские и казачьи фуражки, гражданские кепки. Шапки виднеются, даже шляпы.
Многие кубанцы и терцы в черкесках с яркими бешметами, донские казаки в мундирах, в широких синих шароварах с лампасами. Вкрапливается светлая зелень трофейной английской формы. Под бурками, под обветшавшими шинелями, под обыкновенными пальто у кого гимнастерка, у кого френч, у кого пиджак или просто рубаха.
Особенно скверно обмундирована 11-я кавдивизия. Ядро ее — сознательные рабочие и крестьяне центральных губерний. В бою — орлы. А для себя плохие добытчики: трофеи не разберут, захваченный обоз не растащат. Места здесь, на юге, для них чужие, земляков, родни нет, одежонку позаимствовать не у кого. Валенки, полученные осенью, совсем развалились, да и сапогам давно срок вышел. Не обувь — самодельные опорки, сшитые из кусков кожи и тряпок. Умудрились бойцы даже такие опорки начистить. Но глаза не смотрели бы на этот блеск.
Покосился на Семена Михайловича. Командарм хмурился, покусывая ус.
— Не переживай, — дружески толкнул его Ворошилов. — Тридцать тысяч пар сапог нам выделено… Грузят в Сарапуле.
— Откуда знаешь?
— Утром с Егоровым говорил. Добился. Буденный, не сдерживая порыва, сильной рукой обнял плечи Климента Ефремовича.
— Помнишь, Клим, когда Ростов взяли, ты подскакал и сказал, что два черта во мне?
— Помню, а что?
— А то, что в тебе самом тоже два черта! — засмеялся Буденный.
Из лесов, из-за суровых темных гор
Наша конница несется на простор.
На просторе хочет силушку набрать,
Чтоб последнюю буржуям битву дать!