обозами. При этом дивизии будут удовлетворять свои потребности за счет местных ресурсов. На марше все части будут находиться под контролем командиров, комиссаров и Реввоенсовета. Мы полностью сохраним боеспособность.

— И сколько же вам потребуется времени?

— Наполовину меньше, чем на переброску по железной дороге.

— Что-то я не совсем понимаю, — нахмурился Владимир Ильич. — Объясните, пожалуйста, подробнее.

— Про сотника Пешкова расскажи, — напомнил Ворошилову Семен Михайлович.

— Был такой любопытный пример, — улыбнулся Климент Ефремович. — Сотник царской армии проехал верхом тысячи верст из Средней Азии, из города Верного, до самой Москвы. У него все продумано было. За час переменным аллюром конь осилит восемь верст. В первый день сотник находился в пути три с половиной часа. За спиной — тридцать верст. На другой день — пять часов в пути и два на привал — сорок верст. Третий день самый напряженный: шестьдесят верст за семь ходовых часов плюс три часа на большой привал. Зато следующий день — полный отдых и коню и всаднику. Вот и получилось, что за четверо суток Пешков одолевал сто тридцать верст без особой перегрузки.

— Но это один человек!

— Мы учитываем, Владимир Ильич. Если выдерживать темп Пешкова, мы пройдем тысячу верст за сорок суток. Прибавим еще десять дней на плохую погоду, на стычки с бандитами. Получается пятьдесят суток. Это не четыре месяца.

— Армия придет на фронт целиком, а не отдельными частями, — добавил Буденный. — На тренированных конях, сплоченная, готовая для удара.

— Все это звучит очень убедительно, — сказал Владимир Ильич. — Так и передайте Сергею Сергеевичу Каменеву…

Буденный торжествующе глянул на Ворошилова. Владимир Ильич заметил, улыбка тронула краешки губ. Продолжал:

— Каменев очень внимательный человек и нас с вами поймет… А вы, товарищ Ворошилов, насколько я знаю, из рабочих? Вы раньше не были кавалеристом?

— Не доводилось. У Семена Михайловича приобщился.

— Он теперь у нас настоящий красный джигит! — пошутил Буденный. И, видя, что Ленин отодвинулся от стола, давая понять, что деловой разговор окончен, произнес торжественно: — Дорогой Владимир Ильич, конармейцы прислали с нами свой скромный подарок — вагон сахара и муки. Он сейчас на станции.

— Большое вам спасибо, товарищи! — Ленин поднялся, протянул руку. — Передайте мою благодарность и привет конармейцам. Скажите, что партия и народ высоко ценят их героизм и преданность Советской власти… А что касается подарка, отдадим, муку, и сахар детским домам. Согласны, товарищ Буденный?

— Вам видней, — ответил Семен Михайлович.

— Значит, договорились. Но самым лучшим подарком для всех нас будут победы на фронте, — весело напутствовал Владимир Ильич.

5

Вернувшись в Ростов, часто вспоминали они разговор с Лениным.

— Вроде свежего воздуха полную грудь набрал! — поводил широкими плечами Семен Михайлович. — Какая теперь поддержка у нас! Только расспросить обо всем не успели, — задним числом сетовал он.

— Для того, чтобы обо всем, времени никогда не хватит. Главное прояснилось, а уж как добиться поставленной цели — это наша с тобой задача. Как ты говоришь, на бога надейся, а сам не плошай!

— Ладно уж про бога-то… — грозил пальцем Семен Михайлович.

Дел у них в эти дни было невпроворот. Армия готовилась к длительному маршу. В полках перековывали и откармливали коней, приводили в порядок снаряжение, заготавливали впрок сухари, сено, овес.

Своим ходом должны были двигаться к Днепру, в общем направлении на Киев, «старые» буденновские дивизии: 4-я и 6-я кавалерийские. Да и 11-я кавдивизия, влившаяся в армию сразу после Воронежа, тоже давно стала своей, «коренной». Значительно усиливала Первую Конную новая 14-я кавдивизия, формирование и обучение которой завершилось в Таганроге. В этой дивизии, которую иногда называли «шахтерской», особенно велика была партийная прослойка.

В армию была включена 9-я кавдивизия, хоть и малочисленная (всего тысяча человек), но хорошо оснащенная, имевшая боевой опыт. И еще — кавалерийская бригада, почти полностью состоявшая из пленных казаков, с которыми предстояло много потрудиться политработникам/ ^: Эту бригаду Климент Ефремович держал под особым контролем, рассчитывая со временем использовать ее для пополнения постоянных дивизий.

К железнодорожным станциям стягивались тыловые учреждения, автоброневые и авиационные отряды. Им предстояло двигаться в эшелонах вслед за полевым штабом армии, вместе с четырьмя бронепоездами.

Климент Ефремович не скрывал своей радости: вот ведь какую силищу удалось им создать за несколько месяцев, превратить полупартизанские полки в организованные воинские части, преданные революции. Четко действуют политработники буквально во всех звеньях армейского организма. Но, пожалуй, особенно гордился Ворошилов тем, что все новые и новые рядовые бойцы и командиры вступали в партию. Дела, заботы партии становились понятными, близкими для сотен и сотен кавалеристов.

В минувшем декабре, когда Климент Ефремович прибыл в армию, в ней, по словам комиссара Кивгелы, было двести или триста коммунистов — даже учета настоящего не велось. К концу зимы партийные ячейки эскадронов и полков объединяли уже тысячу триста членов и кандидатов партии. Сколько их, замечательных товарищей, погибло потом в боях, выбыло по ранению, но их места занимали другие бойцы и командиры. И вот теперь, перед началом новых испытаний, в рядах Первой Конной насчитывалось уже более трех тысяч коммунистов.

Нельзя, наверно, выразить сухим языком математики кропотливый, малозаметный труд политработников, но две исходные цифры: неопределенные триста и три тысячи сто — были достаточно красноречивы. Во всяком случае, для самого Климента Ефремовича, в глазах которого вставали за этими цифрами дорогие ему люди, всплывали в памяти вместе пережитые тяготы, невозвратимые утраты, достигнутые победы.

И вот наконец, повинуясь приказу, всколыхнулась, двинулась конная армада! Выступили с хуторов, из станиц эскадроны, ручейками сливаясь на дорогах в струи полков, в мощные потоки дивизий. 20 апреля в десять часов утра головные колонны Конармии вошли в Ростов.

Было тепло, солнечно. Лопались почки. Легкая зелень молодых листьев опушила деревья. Издали услышав ликующую медь полковых оркестров, выбегали из домов жители, заполнили Темерницкий проспект, Садовую улицу и все примыкающие переулки. Люди теснились на тротуарах, смотрели с балконов, из распахнутых окон на яркие знамена, на строгие ряды всадников, на пулеметные