побывать, разве что тело бездыханное на потеху принесут — ну так много тех тел уже на дне морском, надоели они Госпоже, велит их побросать где ни попадя, а к себе не приближает. Ну, диковинки затонувшие ей приносят — то другое, а людям в том дворце места нет.

Сам дворец из раковин морских построен. Ракушки те — они непростые, те, кто их носил, в глубине морской таились, так те раковины выстоят, ежели на них, скажем, и дом обрушить. Большие они, и витые, будто храмовый рог, который на праздники гудит, людям добро возвещает. Да только вьются те раковины не посолонь а противосолонь, и человеку в руки их брать нельзя — беда большая случится.

Стары люди сказывают, одну раковину из дворца Холодной госпожи вынесло раз на берег. Был рыбак именем Ангол, жил в Дальней Помории, где ране города великие шумели — вот он раковину ту нашёл. Не то чтоб большую, большие со дна не выносит, а так — с руку длиною. Говорили ему — брось, несчастливое нашёл, жрецам отдай, или, того лучше, сам помолись да морю верни. Куда там! Молодой он был, себе на уме. Ну, взял, домой принёс. Удача его с тех пор не покидала: рыба ловилась одна другой крупней, да прям сама в сети шла, и сокровища всякие находил чуть ли не у своего порога. Только вот мать его захворала да и померла на третий день. Месяца не прошло — брат с обрыва упал. Жёнку он себе взял красавицу, дочь старосты с рынка, так та жёнка и года с ним не прожила. Всё раковина, она себе забрала. Ангол из раковины той голоса их слышал, сродственников своих, и жёнкин тоже — плачут голоса, его проклинают. Понял, что к чему, да поздно было. Взял раковину, в лодку положил, в море с ней вышел и утопился там, к груди её прижав. Лодку потом к берегу течением пригнало. И на третий же день после того случая великая волна пришла, все те города в Помории смыло. Отстроились потом, конечно, да уже не то, и люди все новые пришли…

Так что ежели кто раковину увидит такую, надо помолиться да с поклоном морю вернуть, тогда беда стороной обойдёт. Ну а во дворце Холодной госпожи раковин этих — что гальки на морском берегу, счёта им несть, дворец-то большой.

Как его строили, дворец тот — тоже не секрет. Стары люди сказывали, а они врать не станут. Есть в глубинах морских рыбина здоровущая, длиной в два роста человеческих, а может, и поболе. Зовут её неплюй-рыба. И ежели ту рыбину разозлить, так начинает она плеваться, а куда попадёт — то камнем берётся, да и крепким, не чета тому, из которого люди дома строят. Блестит тот камень и переливается, а зовётся алмаз. Вот слуги Холодной госпожи поднатаскают раковин куда надо и принимаются неплюй-рыбу злить. Гадости ей говорят, в жабры песку сыплют, колют копьями разными, всякое творят, в общем. Как неплюй-рыба разозлится — они за раковинами теми и прячутся. Так стены у дворца появляются. А потом рыбину задабривают, понятное дело, угрей ей суют, морских орехов, всякого добра. Она быстро добреет, неплюй-рыба эта. И отпускают до следующего раза, когда строить надобно.

Горные алмазы — то дело другое, а только стары люди говорят, что раньше там окиян шумел, потом милостью богов вода ушла, вместо неё горы вознеслись. Вот, от неплюй-рыбы памятка осталась.

Внутри дворца того комнаты разные. Есть такие, что сплошь жемчугом покрыты, есть из золотых монет сложенные — с кораблей потонувших слуги Госпожи грузы сняли, ну и серебряные комнаты есть, само собой. Всякого хватает. Сад ещё имеется, там водоросли, цветы морские разные, для Холодной госпожи услада. А в тронном зале, где сама Госпожа сидит, там и вовсе разного добра без счёта. Говорят, пол мрамором вымощен, а на нём золота, серебра, жемчуга, каменьев всяких понавалено, и никто не берёт ни монеточки, ни жемчужинки. То Госпожи добро, а ежели захочет, сама одарит, чем пожелаешь.

Трон у Госпожи из костей сделан. Разны кости — и человеческие тоже есть. Сидит на нём Холодная Госпожа на подушечке из водорослей, и каждый день ей ту подушечку меняют. Лицом Госпожа белым-бела, что те кости, а глаза у неё рыбьи, ну и чешуйки по всему телу, но не как у рыб, а так, местами. На руках вот есть, говорят, на шее ещё. Чешуйки блестящие, когда Госпожа голову поворачивает или руку поднимает, то ослепить могут. Одёжи она не носит, вместо платья вокруг неё рыбки плавают, махонькие такие, и тело её от любопытных глаз прикрывают. Много рыбок, ничего за ними не видать. Волос у неё вовсе нет, прямо изо лба корона костяная растёт, высокая, с тремя зубцами, с двух боковых молнии срываются, а на том, что посредине, глаз торчит, здоровый, чёрный и ворочается. Когда тот глаз красным наливается — жди беды, а когда чёрный — то ничего, Госпожа довольна.

По праву руку от Холодной госпожи морские диаволы сидят и всякий иной причт, а по леву — гады морские. И выполняют они все её повеления, чего она только пожелает. Вот как там всё хитро да вымудрено устроено, не по-человечески. Ну так не люди тот дворец и населяют, им там хорошо, а роду людскому — смерть.

* * *

— Так вот ты какова, Десислава-Десина, человеческая девка…

Голос у Холодной госпожи оказался низким, вибрирующим. Словно ледяной вихрь тебя обхватывает и гуляет по телу, с головы до пят.

Большой живот мешал низко поклониться, поэтому Десислава неловко опустилась на колени, смотрела в пол, на котором были рассыпаны золотые и серебряные денежки. Старинные — она таких в жизни не видала. Мимо проплыла, колыхая изумрудным хвостом, небольшая рыбка, завернувшая в тёмный угол тронного зала.

— Смилуйся, госпожа, — произносить в толще воды отдельные слова оказалось невероятно сложно. Пузырьки воздуха вырывались из губ и улетали куда-то вверх. — Не губи душу…

— Даже если захотела бы, так не могу. Душу свою ты сама уже загубила, а миловать я не умею. Да и не о том ты меня просила, умирая.

Не о том. Что верно, то верно.

Значит, сбылось: Десислава мертва теперь. Утонула в пучине морской. Ужаса это не вызывало, скорее чёрную, глухую тоску. А как же ребёнок?

— Одну милость, впрочем, могу тебе оказать. Подумай хорошенько, Десислава. Могу дозволить тебе слова твои назад взять. Тогда просто умрёшь. Небесные пажити тебе заказаны, конечно, ну да дитятко твоё невинное туда попадёт. Один раз спрашиваю, дважды попустительствовать не стану. Ну так как, Десислава?

Рыбьи глаза Госпожи, казалось, пронизывали насквозь, а на чёрный глаз, ворочавшийся на самом высоком зубце короны, Десислава и взглянуть боялась. А ну он из неё все соки выпьет! Хотя какие соки, мертва ведь уже…

— Чего хочешь, Десислава, что выберешь?

Память просачивалась сквозь тоску, будто капли густого, красного вина. Или крови — тёмной, сладкой… Кровь шла из нутра Десиславы, когда пинали её там, в лодке, её кровь