Патрик О’Брайан ПОСТ-КАПИТАН (Хозяин морей — 2)

Исправленный и дополненный перевод С. Ляховецкой под редакцией В. Анурова и группы «Исторический роман».

Версия 2.0

ГЛАВА 1

На заре рваную пелену дождя, ползущую через Ла-Манш к востоку, унесло достаточно далеко, и стало видно, что преследуемое судно изменило курс. Большую часть ночи «Чаруэлл» шёл у него в кильватере, делая, несмотря на обросшее днище, семь узлов, и теперь два корабля разделяло не более полутора миль. Тот, что шёл впереди, стал поворачивать, приводясь к ветру, и тишина на борту фрегата приобрела несколько иной характер, когда стоявшим на палубе стали видны два ряда орудийных портов противника. Они впервые ясно разглядели его, с тех пор как дозорный в сумерках доложил о корабле со скрытым за горизонтом корпусом, один румб слева по носу. Тогда он шёл курсом норд-норд-ост, и на «Чаруэлле» все сочли, что это либо француз, оторвавшийся от своего конвоя, либо американец, пытающийся в нарушение блокады пройти в Брест под покровом безлунной ночи.

Через две минуты после первого доклада «Чаруэлл» поставил фор- и грот-брамсели — не так уж много парусов, но фрегат только что совершил долгий и изнурительный переход из Вест-Индии: девять недель в открытом море, равноденственные шторма, едва не изорвавшие изношенный такелаж; три дня дрейфа в Бискайском заливе в самый неблагоприятный сезон — и можно было понять капитана Гриффитса, который хотел немного поберечь свой корабль. Не гора парусов, но даже так они через пару часов вошли в кильватерный след чужака, а в четыре склянки утренней вахты «Чаруэлл» готовился к сражению. Барабан пробил тревогу: гамаки мигом свернули и уложили в сетки вдоль бортов, пушки выкатили; возле них под ледяным дождём поставили ещё тёплую, сонную и розовую со сна вахту, и за час с лишним все продрогли до костей.

В наступившей после неприятного открытия тишине было слышно, как один из канониров объясняет невысокому близорукому соседу:

— Это французский двухдечник, приятель. Семьдесят четыре пушки или восемьдесят. Похоже, мы влипли, приятель.

— Молчание на палубе, чёрт вас возьми, — крикнул капитан Гриффитс. — Мистер Куэрлс, запишите его имя.

Затем всё вокруг опять заволокло серым дождём. Но теперь все на переполненном квартердеке знали, что ждёт их за этой подвижной бесформенной пеленой: французский линейный корабль с двумя рядами открытых портов. И вряд ли кто-то упустил лёгкое движение его рея, означавшее, что француз собирается обстенить фок, лечь в дрейф и подождать их.

«Чаруэлл» нёс тридцать две двенадцатифунтовых пушки, и если бы смог подойти достаточно близко, чтобы задействовать одновременно с длинностволками и куцые карронады, расположенные на квартердеке и форкастеле фрегата, то мог бы дать бортовой залп общим весом в двести тридцать восемь фунтов металла. У любого французского линейного корабля вес бортового залпа составлял не менее девятисот шестидесяти фунтов. Речь о равном противнике, таким образом, не шла, и не было бы ничего зазорного в том, чтобы повернуть по ветру и дать стрекача, однако где-то позади в тумане шёл ещё один корабль — мощная «Дея», вооруженная тридцатью восемью восемнадцатифунтовками, которая отстала, потеряв стеньгу во время недавней бури, но была хорошо видна, когда спустилась ночь, и отозвалась на сигнал капитана Гриффитса о погоне: Гриффитс был выше её капитана по старшинству. Линейный корабль существенно превосходил по огневой мощи даже оба фрегата вместе, но потягаться с ним они несомненно могли — пока противник сосредоточил бы огонь на одном корабле, молотя его ужасными бортовыми залпами, другой мог встать ему поперёк носа или кормы и вымести его палубы продольным огнём: убийственный обстрел по всей длине палубы, на который противник не смог бы в этот момент ответить. Это вполне возможно; так уже делали. Например, в 97-м, когда «Индефатигейбл» и «Амазон» потопили французский семидесятичетырехпушечник. Но они несли в общей сложности восемьдесят пушек, в то время как «Друа де Лёмм» не мог открыть нижние порты из-за высокой волны. Сейчас волнение было умеренным, и чтобы напасть на противника, «Чаруэлл» должен был отрезать его от Бреста и держаться против него — как долго?

— Мистер... мистер Хауэлл, — сказал капитан. — Отправляйтесь с подзорной трубой на марс и скажите, что там с «Деей».

Не успел капитан закончить фразу, как длинноногий мичман оказался уже на полпути к крюйс-марсу, и сверху вместе с косым дождём донеслось его «слушаюсь, сэр». И тут на корабль обрушился чёрный шквал с таким плотным ливнем, что моряки на квартердеке какое-то время не видели бака; вода хлынула через шпигаты подветренного борта. А когда он прошёл, в бледном свете утра сверху донеслось:

— На палубе, сэр! Уже виден корпус, на траверзе подветренного борта. Они укрепили…

— Доложите как положено, — сказал капитан громко и бесстрастно. — Позовите мистера Барра.

Третий лейтенант поспешил на корму. Когда он ступил на квартердек, ветер рванул его промокший плащ, и он судорожно вцепился в плащ одной рукой, а второй придержал шляпу.

— Немедленно снимите её, сэр, — крикнул капитан Гриффитс, побагровев. — Сейчас же снимите! Вам известен приказ лорда Сент-Винсента, вы все его читали — и знаете, как следует отдавать честь!

Он замолчал и немного погодя спросил:

— Когда сменится прилив?

— Прошу прощения, сэр, — сказал Барр. — В десять минут девятого, сэр. Стояние почти закончилось, с вашего позволения, сэр.

Капитан прокашлялся.

— Мистер Хауэлл?..

— Они укрепили грот-стеньгу шкалами^[1], сэр, — откликнулся мичман, обнажив голову; он стоял рядом с капитаном, возвышаясь над ним. — И только что привелись к ветру.

Капитан навел подзорную трубу на «Дею», чьи брамсели теперь уже хорошо были различимы над рваной поверхностью моря; когда оба фрегата поднимались на волнах, становились видны и марсели. Он протёр залитую дождём линзу подзорной трубы и снова уставился в неё, потом развернулся и посмотрел на французский корабль; резко сложил подзорную трубу и опять бросил взгляд на фрегат вдалеке. Он стоял один, опираясь на планширь, на священной правой стороне квартердека, и в промежутках между разглядыванием французского корабля и «Деи» офицеры бросали задумчивые взгляды на его спину.

Ситуация по-прежнему была неоднозначной, скорее возможность, чем нечто реальное. Однако принятие решения разом уничтожило бы эту неопределённость: стоит отдать приказ, и события начнут развиваться уже необратимо — сначала с неторопливой неизбежностью, а затем всё быстрее и быстрее. А