пор. Может быть почти столько же, сколько мы были в полёте.

Конечно, это продлится недолго. Планета нагревается с тех пор, как она начала своё долгое падение из темноты. Её кости достаточно легко переживут проход через оболочку звезды: около пяти часов на вход и выход, плюс-минус. Однако её атмосфере, думается мне, не так повезёт. На каждом шаге пути Суртр будет снимать с неё слой за слоем, как ребёнок, облизывающий мороженое.

Мы пройдём, уравновесившись в постоянно уменьшающейся безаберрационной зоне между раскалённым небом и скороваркой в ядре Туле. Вычисления подтверждают, что это может сработать.

Хаким уже должен был знать это. Он бы проснулся, уже зная, если бы не их идиотское восстание. Но вместо этого они решили себя ослепить, сжечь свои линки, отрезать себя от самого сердца миссии.

Так что теперь мне нужно объяснять. Нужно показывать. Всё это мгновенное понимание, которым мы когда-то делились, исчезло: один древний припадок, задетое самолюбие, и мне теперь обязательно использовать слова, набрасывать диаграммы, кропотливо вытравливать коды и токены, пока часы неумолимо идут.

Во мне ещё была жива надежда, что может быть после всех этих красносмещённых тысячелетий, они смогут уже и пересмотреть свои взгляды, но, глядя на Хакима, у меня не остаётся сомнений. По его обеспокоенности видно, что для него это всё произошло буквально вчера.

Я со своей стороны делаю всё возможное. Веду разговор исключительно профессионально, пока фокусируюсь на истории.

Стройка прервана. Хаос и инерция, неизбежность уничтожения, безумная, нелогичная необходимость пройти сквозь звезду, а не пролететь вокруг неё.

— Что мы здесь делаем? — спрашивает Хаким, как только я заканчиваю.

— Место выглядело идеальным. — Я указываю на Бак. — Издалека. Шимп даже отослал фоны, но… — Я пожимаю плечами. — Чем ближе мы оказывались, тем хуже всё оборачивалось.

Он уставился на меня, не говоря ни слова, поэтому я добавляю больше контекста: — Насколько можно судить, несколько сотен тысяч лет назад что-то большое раскидало здесь всё, что не было приколочено. Ни одна из планетарных масс больше не находится даже в плоскости эклиптики. Мы не можем найти ничего, вращающегося с эксцентриситетом меньше, чем 0,6, в гало носится херова куча блуждающих тел. Но к тому времени, когда в системе всё нормализовалось, мы уже были на подтверждённом маршруте. Так что теперь нам нужно прыгнуть через плотный трафик, поэтому давай-ка похитим чуток углового момента и вернёмся обратно на дорогу.

Он качает головой.

— Что мы здесь делаем?

О, вот что он имеет в виду..

Я касаюсь интерфейса: вывожу замедленную съёмку красного гиганта. Он конвульсивно дёргается в Баке, как фибриллирующее сердце.

— Оказалось, что это нерегулярная переменная. Теперь ещё на одно осложнение больше, да?

Нельзя сказать, что мы сможем продеть нитку в иголку лучше чем Шимп (хотя, конечно, Хаким собирается попробовать, за те несколько часов, которые ему остались). Но у миссии есть чёткие параметры. А у Шимпа всего лишь свои алгоритмы. Слишком много неожиданных переменных, и ему пришлось разбудить мясо.

В конце концов это именно то, для чего мы здесь.

И это всё, для чего мы здесь.

Хаким переспрашивает:

— Что мы здесь делаем?

Ох.

— Ты же вычислитель, — говорю я ему, слегка помедлив. — Во всяком случае, один из них.

Из скольких тысяч хранящихся в склепе?.

Не имеет значения. Сейчас они, наверное, все уже знают обо мне..

— Полагаю, просто была твоя смена, — добавляю я.

Он кивает.

— А ты? Ты теперь тоже вычислитель?

— Мы возвращаемся парами, — мягко говорю я. — Ты это знаешь. Так что это тоже просто случилось в твою смену.

— Так, смотри… Никаких дел с твоим Шимпом. Он хочет, чтобы у него была здесь своя марионетка, кукла из носков, чтобы натянуть её на руку и за всем следить.

— Еб…, Хаким, что ты хочешь мне сказать? — Я развожу руками. — Что ему может понадобиться кто-то на палубе? Тот, кто не будет пытаться отключить его при первой же возможности? Ты думаешь, что это неразумно, учитывая, что случилось?

Но он даже не знает из первых рук, что же случилось. Хаким не просыпался, когда мятеж уже пошёл на убыль; кто-то, конечно, сказал ему об этом, уже по прошествии эпох. Одному богу известно сколько из того, что он услышал — это правда и сколько в остальном лжи и легенд.

Проходит несколько миллионов лет, и вдруг я становлюсь пугающим привидением.

* * *

Мы падаем навстречу льду. Лёд падает навстречу огню. Оба разлились через линк, наполнив весь затылок восхитительно ужасающим зрелищем от первого лица.

Здесь порядки магнитуды — не пустые абстракции: они в натуральную величину, их ощущаешь кишками. Суртр может быть небольшим для учебника — семь миллионов километров в поперечнике, он едва ли достаточно большой, чтобы попасть в клуб гигантов. Но это ничерта не значит, когда встречаешься с ним лицом к лицу.

Это не звезда: это палящий край всего творения, это само воплощение тепловой смерти. Его дыхание смердит остатками лития из миров, которые он уже пожрал. И тёмное пятно, пересекающее маршем его лицо — это не просто планета.

Это тающий адский пейзаж, вдвое превышающий размер Урана. Это замёрзший метан и жидкий водород, и ядро, горячее и достаточно тяжёлое, чтобы печь алмазы.

Это всё уже проходило у меня перед глазами: уже распались давно утерянные луны, разорванные в клочья остатки кольцевой системы вокруг него подобны гниющему гало. Штормы кипят повсюду на его лице, полярные сияния безумно мерцают на обоих полюсах.

Суперциклоны вращаются в центре тёмной стороны, питаясь турбулентными стримерами, убегающими от света в тень. Он смотрит прямо на меня, как глаз слепого бога.

Тем временем Хаким двигает шары внутри аквариума.

Он торчал в нём часы напролёт: ярко-синий мраморный шарик здесь, разбухший красный баскетбольный мяч там. Нитки мишуры, петляющие сквозь время и траекторию, как паутина какого-то безумного осваивающего космос паука. Может быть, подтащить наш центр масс к правому борту, плавно начать, а затем яростно броситься напролом с максимумом тяги? Разбить пару скал по пути, пострадать от структурного урона… Но ничего, дроны смогут вовремя подлатать нас к следующей стройке.

Нет?

Или можно срезать ровно и быстро, на полном реверсе. Эри не создана для этого, но если мы будем держать векторы мёртво вдоль центральной линии, ни поворота, ни крутящего момента, а просто прямолинейно на одну восьмидесятую назад по тому пути, которым мы пришли…

Тоже нет.

Если бы мы ещё не упали так глубоко в гравитационный