другой терапевт уехал на неделю из города, и Шейла осталась в доме одна.

Скрестив ноги под своей серой шерстяной юбкой, она откидывается на спинку стула с планшетом, чтобы внимательно изучить последние несколько сеансов Эмили. Они всегда непредсказуемы, потому что мыслительные процессы Эмили своеобразны, рассеяны и переносят ее от одной темы к другой без заметной связи между ними и без указания на то, что тема изменилась, иногда даже на середине предложения. Она прыгает, как пинбол, отскакивающий от бортиков, но Шейла уже выучила ее ритм и знает, что, как ни странно, Эмили каким-то образом соединит все это до окончания сеанса.

Но она еще не связала свои сексуальные фантазии с горькой обидой, которую испытывает по отношению к своему отцу, и тому ущербу, который он нанес семье в целом и Эмили в частности. Он умер от болезни печени восемнадцать месяцев назад, что, по мнению Шейлы, больше послужило решению Эмили обратиться к психотерапевту, чем ее сексуальные фантазии, вне зависимости от того, осознает она это или нет.

- Я вовсе не кровожадна. Доктор Маркс, я не психопатка, ничего подобного, - сказала Эмили на предыдущем сеансе после описания своей убийственной фантазии. - Это не значит, что я представляю опасность для кого-то, я действительно не хочу никого убивать. Само по себе убийство - это не то, в чем заключается фантазия. Это возможность быть последним зрелищем... последним ощущением... последним ароматом, который он когда-либо испытает. Он умрет со мной, заполнившей его взгляд. Потому что, вы знаете, я буду на нем сверху. И не остановлюсь. Я буду продолжать скакать на нем, так что это будет последнее, что он почувствует. Трахание со мной.

- Вы находите это эротичным?

Эмили задумалась над этим вопросом, какое-то время рассеянно глядя в пустоту, а затем сказала дрожащим шепотом:

- Да, нахожу. В эти последние минуты я буду для него всем. Последним всем. Это будет... почти... как поглотить его жизнь целиком. Не знаю, почему я нахожу это эротичным, но нахожу. Меня возбуждает полное его поглощение. Я буду тем миром, который он покинет, когда умрет, - она повернулась к Шейле с мечтательной улыбкой и приспущенными веками. - Значит ли это, что я больной, ужасный человек? 

- Фантазия - это всего лишь фантазия, - сказала Шейла. - Такие вещи ничего не говорят ни о характере, ни о морали. До тех пор, пока они остаются фантазией. Вы можете участвовать в ролевых играх с кем-то, кому вы доверяете, и разыгрывать свою фантазию безопасным способом. У многих очень стабильных, здоровых людей имеются сексуальные фантазии, которые довольно экстремальны, Эмили. Это не значит, что вы плохой человек.

Улыбка Эмили исчезла, а глаза потемнели и нахмурились от беспокойства.

- Но я не чувствую себя стабильной. Или здоровой. Мне бы очень этого хотелось, но я не чувствую себя так. Но Бобби... его лицо заставляет меня чувствовать себя намного лучше, - улыбка вернулась на ее лицо. - А когда я думаю о том, что хотела бы с ним сделать, мне становится еще лучше, - она увидела что-то в глазах Шейлы, что заставило ее быстро добавить. - Не беспокойтесь. Доктор Маркс, я не собираюсь действовать в соответствии со своими фантазиями. Если это звучит так, как будто собираюсь, то только потому, что часть моей фантазии включает в себя действие по моим фантазиям, поэтому, когда я говорю о них... ну, это звучит так, как будто я их планирую воплотить в жизнь. 

После жестокого обращения, которому Эмили подверглась в детстве от рук своего пьяного отца, было вполне логично, что она сделает кого-то вроде Бобби центром своих сексуальных фантазий. Она имеет над ним такую же власть, как и ее отец над ней. Бобби все еще остается личностью, находящейся в процессе развития, становления, превращения, такой же податливой, какой была она, когда отец бил ее и говорил, что она уродлива и глупа. И он так же нуждается в поддержке, как и она, когда ее отец предпочел пьянство здоровым отношениям со своей дочерью. Это был ее способ воссоздания и обретения контроля над тем, что происходило с ней в прошлом. 

Эмили ловко избегала разговоров о своем муже, поэтому Шейла заострила внимание на этой теме во время одного из сеансов.

- Вы сказали, что ваш муж очень ванильный, - сказала Шейла, - но он думает то же самое о вас. Вы не думали обсудить с ним эти вещи?

- Конечно, я думала об этом. Но Джоэл воспитан католиком, ходил в католические школы. И он так и не перерос это. Теперь он ходит в церковь только по праздникам, но все остальное крепко засело в его голове. Он считает, что мужчина и его жена должны заниматься сексом для размножения, а затем, по его словам, время от времени поддерживать близость. В основном миссионерская поза, хотя, черт возьми, иногда позволяет мне забраться сверху. Я предполагаю, что он приберегает все забавные, извращенные штучки для официантки, которую трахает.

- А он знает, что вы в курсе?

- О, нет, он был бы очень огорчен.

- Разве вы вдвоем не говорите о... интимных вещах? Как вы думаете, что произойдет, если вы расскажете ему о своих фантазиях?

Она рассмеялась.

- Это, наверное, напугает его до чертиков. Я имею в виду, что его представление о порнографии - это журнал "Плейбой", - она посмотрела в окно, и ее улыбка стала шире, как будто она представляла себе реакцию Джоэла. Еще один смешок. - Может быть забавно сделать это, даже просто чтобы увидеть его реакцию. Но послушайте, я не хочу, чтобы у вас сложилось неверное впечатление. Джоэл - очень милый парень. Он очень добр ко мне и никогда намеренно не причинит мне боль.

- А разве его неверность не причиняет вам боль?

- Не так сильно, как я думала вначале. Но, честно говоря, все складывается довольно неплохо. Теперь меня не мучают угрызения совести насчет того, чтобы потрахаться за его спиной, понимаете? Если я когда-нибудь решусь сделать это.

Когда Шейла снова посмотрела на часы, было уже шестнадцать минут первого. Она не слышала ни одного звука, который мог бы сопровождать прибытие Эмили. Она кладет планшет на стол, встает и выходит из кабинета. Пол скрипит и трещит под ее ногами, когда она пересекает холл и входит в приемную. 

Стол секретарши пуст, диваны и стулья не заняты, журналы на журнальном столике выглядят заброшенными. Нарастающая буря снаружи бушует вокруг дома, как воющая толпа, пытающаяся ворваться внутрь.

Шейла подходит к окну и смотрит на улицу. День - это серое пятно, сквозь которое с фантастической скоростью движутся неясные очертания: неподвижные машины, рвущиеся вперед, когда загорается зеленый свет, два человека, спешащие по тротуару под зонтиками, автобус, крадущийся к обочине, как жирный червяк, полный паразитов. Но она не видит