Ты лучше послушай, как соловьи поют!

Юля остановилась, вслушиваясь в пение птиц, и снова закурила.

— Дай и мне сигарету. Мы точно не заблудились?

— Тут нельзя заблудиться. Дорога одна, вокруг болота и лес непроходимый.

— А этот твой отшельник… Ты давно его знаешь?

— Я вообще его никогда не видела. Его адрес мне Пономарёв дал.

— Ну, здрасьте вам! Ещё и мужик незнакомый! — Маша возмущённо взмахнула руками. — И у него что, в этом захолустье интернет есть?!

— Не электронный адрес. Обычный. Я от него два месяца ответа ждала.

— Ну ты даёшь!

В ответ Юля лишь равнодушно пожала плечами.

— Слушай, а правда, что у этого царя Петра член до колена был?

— Это всё, что ты про него знаешь?! — Юля едва сдерживалась от смеха.

— Куда уж нам! — Маша обиженно надула губки.

— Маш, ну как ты себе это представляешь?!

— Как представляю?! Обыкновенно! Мужик с большим членом!

— Знаешь, статуя в мундире была, — Юля с усмешкой покачала головой. — Он же не древний грек какой-нибудь. За тысячу лет столько всяких небылиц сочинили.

— Вот и Петербург твой сочинили! Мыслимо ли, город в болоте строить?! Да и реки здесь нет!

— Тихо! — Юля вскинула руку и прислушалась. — Слышишь?

— Нет! — Маша насторожилась.

— Вот и я не слышу! Птицы замолчали!

Лес, действительно, словно бы вымер. Было тепло, сумерки не собирались сгущаться, и на фоне закатного зарева, в которое упирался разбитый тракт, темнел одинокий силуэт высокого человека в плаще с капюшоном.

Когда фигура из сумрака шагнула им навстречу, Маша завизжала, а Юля молча стала оседать на землю.

— Да прекрати ты орать, дура! Всю живность вокруг распугаешь! — голос, произнесший это, был глухим, но не слишком низким.

— Юрий Владимирович, это вы? — Юля едва справлялась с дрожью.

— А кого ты надеялась тут увидеть? Шишигу болотную?

— Кого?! — Маша разом прекратила истерику и недоумённо уставилась на отшельника.

— Маш, — Юля, устыдившись за подругу, толкнула её локтём в бок, — шишиги — это нечистики такие, большей частью безобидные.

— Безобидные они, пока вы про них диссертации пишете, а доведётся встретиться — мало не покажется. Сейчас как раз и шанс такой выпадает, — тон отшельника сделался издевательски сочувственным. — Через кладбище идти придётся. Промахнулись вы, девоньки, с большака надо было раньше сворачивать.

— Какое кладбище?! — Маша снова была на грани истерики. — Я не пойду!

— Тут ночевать останешься? Смотри, в этом лесу и пострашнее нечисть водится!

— Адово днище! Я не пойду!

— Ну и оставайся, — Юрий Владимирович равнодушно пожал плечами и повернулся к Юле. — Ты-то идёшь?

— Вы, правда, готовы её здесь бросить?! Николай Тимофеевич характеризовал вас как человека.

— А кто это?

— Николай Тимофеевич Пономарёв.

— А, Котя — добрая душа! Он всегда видел в людях больше, чем в них есть… Так! — отшельник нетерпеливо хлопнул в ладоши. — Вы идёте?! А то у меня ещё коза не доена!

Академику Пономарёву, почётному члену всех на свете академий и участнику самых престижных симпозиумов, было заметно за семьдесят. Отшельник выглядел не старше пятидесяти, а с учетом того, что жизнь вдали от цивилизации накладывает свой отпечаток, ему было едва ли больше сорока. И вдруг «Котя»…

И вообще, внешний вид Юрия Владимировича как-то не очень соответствовал образу отшельника. «Плащ с капюшоном» оказался армейской плащ-палаткой, из-под которой выглядывали довольно старомодные, но вполне пижонские сапоги. Пахло от него дорогим одеколоном, и, кажется, он даже был гладко выбрит, хотя в сумерках трудно было судить об этом со всей определённостью.

И вот этот болотный мачо вопросительно посмотрел на девушек, развернулся и медленно побрёл куда-то вглубь леса.

— Маш, пойдём, он уходит!

Перспектива ночевать на разбитом тракте посреди незнакомого, зловещего леса подруг не радовала, и вскоре они уже брели по тропинке вслед за Юрием Владимировичем.

Шли молча. Лишь отшельник тихо насвистывал себе под нос какую-то заунывную мелодию.

Непроходимый ельник, обступавший тропинку, постепенно сменился светлым сосновым редколесьем, по которому, насколько хватало взгляда, были беспорядочно разбросаны огромные могильные плиты. Вроде бы погост как погост, но правильная прямоугольная форма и одинаковые размеры этих надгробий сразу же привлекли внимание Юли. Все они были ярко-белого цвета и чуть ли не светились в темноте, что добавляло этому месту мрачной загадочности.

— Юрий Владимирович, а что это за кладбище?

Отшельник продолжал насвистывать свою нудятину, не обращая внимания на Юлин вопрос.

— Юрий Владимирович! Вы меня слышите?!

— А?! — он остановился и вздрогнул, словно бы проснувшись. — Не называй ты меня так! Я уже отвык. Слишком давно меня так звали. И кажется, что уже не меня.

— А как нам вас называть?

— Деда Жора, — отшельник снова зашагал по тропинке. — Меня все здесь так зовут.

— Все?! А здесь кто-то ещё есть?!

— А как же?! Коза моя, Дуська, кошечка Лёпа и попугайчик волнистый, ему я имя так и не придумал.

— Вы издеваетесь?! — Юля и сама уже жалела, что связалась с этим психом, а уж какой ушат помоев выльет на неё подруга, это она сейчас представляла в красках и подробностях!

— А что, не похож на деда? — отшельник хмыкнул. — Сам я себя так называю. Больше ведь и поговорить не с кем.

— Вы про кладбище так и не ответили!

— Три цветка воссияют над Градом, принеся избавление, чистоту и свежесть. На поле презренного ратника погаснет огонь, поднимутся те, кто был слеп, исполнившись жизни от источников сих. А зловещий Атакан-камень извергнет воды, и возвратится он в бездну, откуда и взят был.

Юрий Владимирович декламировал текст с пафосным надрывом, кривляясь и юродствуя, но, несмотря на тон отшельника, сердце Юли сжалось от радостного предчувствия.

— «Инкеримаанская заповедь»?! Только вы неверно цитируете! В каноническом списке не «на поле презренного ратника», так ведь даже не звучит, а «на ратном поле»; и не «извергнет воды», а «низвергнется в