Три тени на краю бездны

 Тень первая. Ангел

Он вошел в дом за час до заката, повесил крылья на старый медный крючок у двери, улыбнулся и сказал:

— Здравствуй.

Она ахнула. Из рук на пол выпала белая фарфоровая чашка и запела сотней звонких осколков. К счастью, конечно же, только к счастью.

Бросилась к нему, обняла, осыпала дорогое лицо поцелуями.

— Я так ждала! Полгода прошло! Уже и не верилось, что ты вернешься!

— Я всегда возвращаюсь к тебе.

Обнял её крепко, не вдохнуть, в глазах — жадная нежность, на губах — улыбка.

— Что ж ты на пороге стоишь? Проходи, у меня ужин готов, чай стынет.

Она тянула за руку уверенно, настойчиво, старательно делая вид, что в доме все осталось как прежде. Что нет на стене пятен осыпавшейся штукатурки, цветы в горшках ещё не завяли, скол на носике чайника не увеличился, а трещинка в блюдце совершенно не портит его, а наоборот, украшает.

— Как ты живешь?

— Как обычно, — отвела глаза лишь на мгновение, он сделал вид, что не заметил. — Немного сложнее стало в последние месяцы. С продуктами, лекарствами. Сам понимаешь... война.

Она смотрела немного печально и виновато. Словно в её власти было остановить хаос за стенами.

— Но уже совсем скоро всё наладится, я твердо верю в это. Знаю. Сердцем чувствую. А ты надолго?

Он отставил тарелку, склонил голову набок, прошелся взглядом по её лицу, шее, худому плечу, выглядывающему из-под тонкого ситца платья.

— Навсегда.

Протянул руку, коснулся горячей кожи, небрежно сцепленных дешевой заколкой волос. Щелчок, рыжие кудри падают на плечи.

— Позволь. Так лучше. Остригла? Зачем, красиво было.

— Совсем немного. Сложно стало ухаживать, — брови взметнулись вверх, на лбу пролегла тревожная морщинка. — Не было шампуня, да и с водой перебои. Жаль, но это ведь не страшно, отрастут. Помню, ты любишь длинные.

— Нет, — качнул головой, притянул, заставил сесть к себе на колени, прижался к ложбинке между грудей, вдохнул судорожно. — Я люблю тебя.

А потом поймал её подбородок, на миг задержал взгляд на тонком, едва заметном шраме над левой бровью и поцеловал. Исступленно, неистово. Пальцы проворно расстегивали одну пуговицу за другой, скользили по нежному, податливому, такому живому и желанному телу.

Она не сопротивлялась, хотя и шептала что-то неразборчивое. Отзывалась на его ласки робко, словно задумчиво, но с каждой минутой разгораясь всё сильнее.

— Я и ждать перестала...

— Я всегда возвращаюсь, ты разве ещё не поняла? Глупышка... Я не могу без тебя.

Он подхватил её на руки, унес с кухни, вошел в спальню, опустил — тяжело дышащую, взволнованную, вздрагивающую от каждого прикосновения — на кровать. Помог раздеться окончательно, да и с себя скинул рубашку и брюки. Приник к её коже на мгновение, застыл, сжал руками плечи, словно сам себе не верил. Новые, едва заметные морщинки, отпечаток тревоги во взгляде, острые, рваные движения. Она изменилась, но всё ещё была прекрасна.

— Это я, я, — она запустила руку в его волосы. — Чуть постаревшая, но всё та же. Я. И я хочу вспомнить, каково это: быть любимой.

И он любил ее долго и жарко. Не слушая стонов и игнорируя её шуточные попытки вырваться. Наслаждаясь открытостью, теплотой, нежностью. Ароматом тела, прикосновением рук, закушенной от сладкой муки губой, трепещущими ресницами.

Отпустил лишь тогда, когда силы её иссякли окончательно, уложил на свою руку, всё ещё не насытившись до конца, еле сдерживаясь, чтобы не впиться пальцами в медь волос, раскинутых по смятой подушке, не обжечь тонкую шею поцелуями, больше похожими на укусы змеи.

Она сонно улыбнулась, бесстыдно закинула на него ногу, провела пальцем по взмокшей коже.

— Ты же любишь меня, — он не спрашивал, скорее, утверждал. — Как и я тебя. Уйдем отсюда, прошу. Сегодня же ночью. Никто не узнает, клянусь.

Её рука замерла лишь на миг, а потом продолжила неспешную прогулку от груди к животу и обратно.

— Знаешь же сам. Мы говорили об этом сотню раз. Я не могу бросить это всё: дом, друзей, мою жизнь.

— Многие из друзей уже уехали, а ты всё ждешь.

— Скоро всё наладится, — отозвалась так, словно чужие слова повторила.

— Чужаки уже приходили на твой порог, и не раз.

— Однажды они уберутся обратно! — воскликнула она с неожиданной яростью. — А я — не уйду. Мне некуда идти, никто не ждет меня там.

— А кто ждет тебя тут?

Сел на кровати, отвернулся, уперся взглядом в стену.

— Доверься мне. Нужно уходить, другой возможности может и не быть. К тому же, потерять этот дом — не значит потерять свой мир. Я помогу, клянусь. Тебя держит только страх неизвестности. Но разве страх важнее будущего?

Она упрямо поджала губы, прошептала тихо:

— Осталось совсем немного.

Он тяжело вздохнул, поймал ее пальцы, поднес к губам, поцеловал.

— Действительно немного. Мы должны уйти до рассвета.

Поднялась, стыдливо прикрываясь простынью, словно и не сама полчаса назад отдавалась ему без всякого опасения и робости.

— Нет, — в глазах — твердость, в голосе — пламя. — Я. Никуда. Отсюда. Не. Уйду.

Отвернулась, плечи замерли напряженно. А он окинул тоскливым взглядом выстиранный хлопок постельного белья, тумбочку без одной ножки, книжный шкаф, заставленный доверху.

— Знаю, говорили. И всё же...

Она вскинулась, метнула в него острый, полный яда взгляд, молча развернулась и вышла из комнаты.

Ему осталось лишь в бессильной ярости хлестнуть ладонью по подушке.

***

Остаток ночи она проплакала на кухне, он метался по спальне загнанным зверем. Несколько раз пытался поговорить — и отступал, сметенный волной гнева, жалости, презрения.

За час до рассвета он тяжело вздохнул, оделся, снял с крючка крылья, но не стал надевать, перебросил за спину, как ненужную ветошь. И вышел во двор.

Звезды мерцали в темном пока ещё небе. Где-то натужно и хрипло лаяла собака.

Он отошел в сторону, вынул из кармана брюк смятую пачку сигарет, чиркнул спичкой, закурил, втягивая едкий, мерзкий дым.

Смотрел, как ночную тьму разорвали яркие вспышки. Воздух запел тревожным стоном. Ещё мгновение, и неразличимый во тьме снаряд рухнул на её дом, разбивая в пыль то, что было его миром.

Полыхнуло пламя, сноп искр взметнулся до самого неба. Послышались крики, топот шагов, во тьме замелькали силуэты перепуганных людей. Кто-то спешил разобрать завалы, кто-то силился сбить огонь. Без толку.

Белые крылья он зашвырнул в ревущее пламя без малейшей жалости. И просто стоял и смотрел на то, что осталось от его воспоминаний.

***

— Всё никак не сдашься? — из темноты в круг света шагнул мужчина в