специально старались говорить максимально тихо.

Что-то твердое уперлось в подбородок Олега, и кто-то прошипел прямо ему в ухо:

— Без шума, дядя. Понял? Или сразу секир-башку сделаю.

Ему в горло упиралось лезвие ножа, а человек говорил по-русски без признаков акцента. Олег осторожно кивнул. Его желание немедленно умереть вдруг сменилось на надежду, и остро захотелось посмотреть на говорившего.

С него рывком сдернули вязаную шапочку, и первое, что он увидел, было тусклое жало клинка перед глазами, а потом, секундой позже, когда его глаза смогли несколько привыкнуть к темноте, бородатое лицо за ним.

При виде этой бороды, такой, которой отличаются вставшие на путь войны чеченцы, вахабиты, надежда его разом оставила, и он сделал отчаянный и явно бесполезный выпад, целясь головой в нос, в губы противника. Пусть его убьют — наплевать! Но бородатый легко ушел от атаки и в ответ стукнул его в лоб рукояткой ножа. От удара Олег откинулся назад, на спину, на стянутые руки, и замычал от пронзившей запястья боли.

— Слышь? Не борзей, а? А то я тебя покрепче приложу.

— Вы кто? — спросил Олег, неловко принимая сидячее положение.

— Деды Морозы, — ответил кто-то сзади. — А вот ты кто такой?

Теперь Олег мог видеть сидящих и стоящих вокруг него людей. Их было четверо. В темноте было непросто рассмотреть их лица. Все в камуфляже, в разгрузочных жилетах, с укороченными автоматами, на головах повязаны платки. Тот, что сидел перед ним на корточках, держал в руке не то десантный нож, не то охотничий кинжал и явно был готов им воспользоваться в любое мгновение. Судя по тому, как он расслабленно, без напряжения удерживал оружие, было понятно, что владел он им уверенно и не побоится пустить его в ход.

Несмотря на темноту, Олег решил, что все четверо русские. По крайней мере не чеченцы. Славяне. Даже борода у этого, который с ножом, не черная, а, кажется, рыжая. И не такая большая, как обычно бывает у горцев.

— Русский я, свой, — проговорил Олег.

— Да видим, что не негр, — сказал тот, который стоял, прислонясь плечом к дереву, у него за спиной. В его голосе легко угадывалась насмешка уверенного в себе человека. Мол, насквозь я тебя вижу, но торопить не буду. Куда ты денешься! Сейчас подуришь немного, повыпендриваешься, а потом все расскажешь. А нет — поможем. Что-то подобное Олег слышал давно, когда был совсем еще пацаном и у него возникали стычки с дворовой шпаной, которая корчила из себя сильно блатных. Те вот так же почти растягивали слова, демонстрируя свое превосходство и давя им на психику.

— Бежал из плена, — добавил Олег.

— С автоматом? Красиво.

— Так получилось. Удачно.

— Ну и куда же ты бежишь?

Олег обратил внимание, что до сих пор ни один из четверых никак не обозначил своей принадлежности ни к одной из воюющих сторон. Ни словом, ни намеком. Специально или так получилось случайно? Если специально, то, наверное, ему тоже следует быть осторожней в словах. Или черт с ними? Рубить — так с плеча. Все равно самое главное он сказал, а детали… Ну про кое-какие детали он пока умолчит.

— Пока в сторону от направления возможной погони.

— Что-то он мне очень напоминает одного человека, — сказал один из четверки — тот, кто до сих пор не проронил ни слова.

— Кого? — с затаенной надеждой спросил Олег. Может быть, его узнали? Тогда все будет проще.

— Одного черта, который рванул с позиций домой. Соскучился по своей девахе. И оружие заодно прихватил. На память. Как сувенир.

Дезертир. Олег понял, что его обвиняют в дезертирстве. А по какому, собственно, праву? Кто они такие? Если свои, то пусть ведут к командованию, к военному прокурору, а уж тот пускай разбирается — это ему по должности положено. А то устроили ему тут допрос. Прямо как судьи какие-то!

Неожиданно он поймал себя на мысли, что вдруг, ни с того ни с сего, начал рассуждать как дома. Права, прокурор, обязанности. Какой прокурор? Какие права? Тут прав тот, у кого больше прав, а прокурор — вот он, кинжал, чье лезвие не удаляется от его шеи больше чем на расстояние выпада. Но эта неожиданная и почти смешная мысль его подбодрила. Это наверняка означает, что он признал — нутром, всем своим существом, а не логикой, которая может и хромать, — в них, в этой четверке, своих. Как говорят в старых фильмах, кажущихся сейчас донельзя наивными, сердце подсказало.

— Мужики, дайте чего-нибудь пожевать, — вместо ответа попросил он. — Несколько суток толком не ел. И, если можно, развяжите. Руки совсем затекли. Как бы не того…

— Ты думаешь? — с сомнением спросил парень с ножом. Теперь Олег понял, что тот совсем еще молоденький и эта борода, скорее всего, его первая в жизни. Небось носит с собой маленькое зеркальце и тайком ото всех любуется в него на свое несомненное подтверждение мужественности.

— Да не убегу я от вас, — устало пообещал Олег. — Поклясться вам, что ли?

— Чем клясться-то будешь? — с подтекстом спросил боец из-за спины.

Олег его понял. Действительно, а чем? Аллахом? Или еще чего придумаешь? Может, по-блатному зуб дашь или "перекрестишься" известным "век воли не видать"?

— Матерью бы поклялся, но погибла она в автокатастрофе. В прошлом году под Москвой.

— Развяжи его, — скомандовали сзади, и Олег осознал, что сказал, наверное, то единственное, во что ему могли сразу поверить. Что мать погибла и что именно под Москвой.

— Как звать-то? — спросил молодой бородач, сноровисто развязывая ему руки и ноги. Не разрезал, а именно развязал и убрал ремешки в набедренный карман.

— Олег. Самсонов. Свои Самсоном кликали.

— А меня Леха. Тушенку хавать будешь?

Он кивнул, сглатывая мигом набежавшую обильную слюну. Тушенка! Да он и слово такое забыл!

— Только костер не разводите, — посоветовал он, растирая занемевшие запястья. — Я вас по нему унюхал.

Леха усмехнулся, обнажая белые зубы.

— Ты на живца шел. Мы тебя давно засекли. Скажи Бизону спасибо, что сразу тебя не уконтрапупил, — он кивнул в сторону бойца, все время простоявшего за спиной Олега. Скорее всего, именно он и был командиром в группе. — Ты где служил-то?

— СОБР. Московский. Меня зимой прихватили. И двух недель не провоевал.

— Не повезло. — Леха достал из лежавшего рядом вещмешка банку тушенки, подкинул ее на ладони, словно прощаясь, и ловко вскрыл ножом. — Щас, погоди. Я тебе вилку оформлю.

Порывисто встал, сделал пару шагов в сторону и, одним ловким движением срезав ветку, в несколько быстрых взмахов превратил ее в двузубое подобие вилки. Олег принялся быстро и жадно есть, не успевая пережевывать сочные куски свинины. Опомнился только тогда, когда в банке осталось около половины.

— А