Екатерина Шевелева СПОР О СЧАСТЬЕ (Невыдуманные рассказы)

Памяти моей мамы, Надежды Григорьевны Шевелевой.

Вместо предисловия

Английский пароход «Стратэрд», предназначенный на слом, совершал свой последний рейс. Пароход направлялся из Австралии в Англию, заходя — в последний раз в своей жизни — во все попутные порты. На борту «Стратэрда» была укреплена светлая большая панель с черными цифрами: «1930―1961 гг.» Панель напоминала надгробную плиту. В каюте капитана Клэя лежали прощальные радиограммы со встречных судов. И атмосфера на пароходе была несколько необычная для пассажирского судна, обязанного предоставлять путешественникам отдых и развлечения.

Впрочем, повседневная рутина была не нарушена, а просто чуть-чуть сдвинута. Так, словно еле тлеющий грустный ветерок вдруг обволакивал коктейли в барах и волейбольные площадки на палубах. Так, словно он подталкивал пассажиров к раскладным креслам, заставлял людей задумчиво всматриваться вперед и оглядываться назад, на пройденный путь. И были минуты, когда мы — люди разных возрастов и общественных положений, разных наций и разных политических убеждений — чувствовали себя одинаково захваченными большой заботой о будущем, каким бы разным оно ни представлялось каждому из нас. В такие минуты — обычно это было в пронизанные звездами ночи — нам казалось, что палуба «Стратэрда» расширяется до горизонта и проходят через нас все параллели и меридианы нашей планеты.

— Я человек далекий от политики. Всю мою политическую программу можно выразить в одном слове — «мир». И впервые за несколько лет плавания на «Стратэрде» я слышу в его барах и на его палубах столько политических разговоров! — сказал мне капитан Клэй.

Однажды в сумерки мы, несколько журналистов из разных стран, любовались Индийским океаном — необычно зеркальным.

Рядом с нами были одетые в светлое люди — женщины в изящных платьях и спортивных костюмах, мужчины в летних рубашках.

— Девушка в голубой кофточке — простая конторщица, но, взгляните, как она элегантна! И какой довольной, счастливой она выглядит. Она безусловно одевается лучше, чем советская девушка ее профессии! — заметил француз. Его английский коллега сказал:

— Советские журналисты вообще очень часто замалчивают самое характерное для наших стран!

— Что же вы считаете самым характерным? — спросила я.

— Уровень жизни! — почти хором воскликнули мои собеседники. — В Советском Союзе нет таких, как у нас, автомашин, телевизоров, холодильников, радиоприемников… Вы — женщина и вы отлично знаете, что многие предметы домашнего обихода, такие доступные в Нью-Йорке или Лондоне, невозможно достать в Москве. У вас лишь недавно появились в магазинах нейлоновые шубки, дакроновые кофточки, портативные сушилки для белья, утюги и мясорубки новейших моделей. И всего этого у вас еще недостаточно, а у нас — полно!

— Но если я напишу, что самое характерное для Англии или Франции нейлоновые шубки и новейшие модели утюгов, вы, пожалуй, скажете, что я извращаю ваш образ жизни!

— Не понимаю, чего вы добиваетесь?! — вздохнул кто-то из журналистов и дал мне еще несколько справок о высоком уровне жизни в капиталистических странах.

А я «добивалась» от своих собеседников простой фразы о том: счастливы ли их соотечественники или нет? Мне хотелось понять, не каков уровень жизни, а каков, если можно так выразиться, уровень счастья в различных странах. Я мысленно представила себе, как я ответила бы на вопрос о том, что является самым характерным для Советского Союза.

Нет, я не говорила бы ни о стали, ни о станках, ни о каких-либо других видах продукции, по которым Советский Союз занимает первое или одно из первых мест в мире. Я не говорила бы даже о полетах в космос или о вымпеле на Луне.

Я, наверно, сказала бы так:

— Вы знаете, у нас еще пропасть недостатков. Но самое характерное для нашей страны то, что советские люди счастливы!

Я не успела сказать этого тогда, на палубе «Стратэрда», ибо мои собеседники заспорили о том, что такое счастье.

* * *

Сколько раз люди задают себе этот вопрос:

— Что такое счастье?

Одни говорят — дети, другие — здоровье, третьи — увлекательная работа. Иные скажут: «Дом — полная чаша, вот что такое счастье!» И все это верно.

Но на пароходе «Стратэрд» мне больше всего понравилось, как ответила на вопрос о счастье одна молодая артистка. Она сказала:

— Да, я счастлива! Но не потому, что осуществилась моя многолетняя мечта о постановке пьесы полузабытого английского драматурга Джона Форда, а потому, что у меня сейчас уже есть другая мечта — поставить еще одну интересную пьесу!.. И пока есть мечта, я счастлива!

В самом деле, уж если измерять счастье, то, наверное, не количеством нейлоновых шубок или холодильников — это дело наживное, — а прежде всего мечтой — размахом мечты, широтой мечты, дальностью ее полета.

Человек может отдать жизнь за независимость своей страны, за правду и справедливость, за то, чтобы на земле был установлен нерушимый мир, чтобы термоядерная катастрофа не грозила впредь нашим детям. И даже испытывая тяжелые лишения, даже находясь, возможно, на краю смерти, в борьбе за осуществление своей мечты человек может быть счастлив.

Когда это возможно? Мне думается, тогда, когда человек своими руками творит счастье и для себя и для народа, когда личное и общественное гармонически сочетаются. Порой человек может даже не отдавать себе отчета в том, что он счастлив. Он просто и естественно живет в атмосфере счастья.

В юности я работала шесть лет токарем на большом московском заводе, и у меня осталось там много подруг. Одну из них — она сейчас мастер цеха — я видела недавно. У нее почти такие же, как раньше, глаза с искорками и еще не седые волосы.

Неудачно попала я к Зине — в разгар ее беседы, кажется, с начальником цеха, беседы, вышедшей, как говорится, за дипломатические рамки. И когда я спросила мою сверстницу, счастлива ли она, — Зина стала доказывать мне, что ни о каком счастье и речи быть не может! Какое тут счастье, когда ее цех — такой дружный цех — под угрозой невыполнения плана! А что значит невыполнение плана в ее, Зинином, цехе? Это значит, что не начнет работать своевременно новая троллейбусная линия где-то в снежном сибирском городке, что новый текстильный комбинат где-то на юге не сможет развернуть производство