белоснежном платье, струящемся до пола.

Моя мечта сбылась после твоего третьего отъезда. Мы поженились и переехали в новый дом неподалёку от столицы. Некоторые привезенные тобой чертежи я изучал в течение медового месяца, и Лиза, что удивительно, не сердилась на меня.

Отдельные проекты пришлось отбросить, иные я передал ученым на доработку. Надо не отставать от других стран: издержки военной политики, ничего не поделаешь.

Говоришь, Альфонс обещал тебе за несколько лет изучить рентанджицу? Надеюсь, он поделится знаниями. Если всё пойдет, как надо, Аместрис может стать одним из самых могущественных государств мира, соединив знания Запада и Востока.

«А я стану фюрером самой сильной страны и смогу диктовать свою политику другим?» — едко уточняет внутренний голос. Ага. Вот здесь следует слегка притормозить.

Каждый раз, замечая свои амбиции, я давил в зародыше то, что всплывало на поверхность. Увы, в каждом из нас они живут гордыня и жадность, пусть и не такие сильные, как в Отце, у которого самые худшие чувства проявлялись весьма масштабно. Потому у него и получилось создать из своей крови семерых гомункулов с именами соответствующих смертных грехов. Наглядевшись воочию на этих завистливых, жадных и злобных уродцев, я поклялся себе никогда не давать властвовать над собой собственным «гомункулам», иначе чем я буду отличаться от Брэдли?

Примерно в это же время, когда у меня стало оставаться свободное время для самокопаний, случилось ещё кое-что.

После того, как ты в очередной раз уехал, оставив здесь свои проекты, я поймал себя на том, что всякий раз, размышляя о чем-либо, вдруг невольно возвращаюсь мыслями к тебе. Читаю, например, доклад с последнего заседания, а в голове нет-нет, да и проскочит: как ты там? Есть ли у тебя крыша над головой, или ты опять вляпался в передрягу? И в чужом краю нет друзей, чтобы прикрыть твою спину, а ты больше не владеешь алхимией …

Я осаживал себя, убеждая, что позволяю беспочвенным страхам владеть собой. В самом деле, ты стал гораздо старше, вполне способен позаботиться о себе, да и на Западе сейчас нет войны. В конце концов, если Уинри-сан тебя без колебаний отпустила, мне-то зачем волноваться? Она пусть и беспокоится. А я…

А я не хочу потерять тебя, как Хьюза! Так что возвращайся невредимым, Стальной.

***

Ты и вернулся. Ворвался пулей в мой кабинет, на ходу поздравил с женитьбой, отчитал за то, что ко мне на приём снова не попасть, шумно рухнул на стул и, задрав ноги едва ли не на уровень собственного носа, начал излагать идеи по поводу изобретений в области конструирования летательных аппаратов.

Я слушал тебя, с трудом вникая в эти сложные вещи. Хотелось встать, подойти и обнять до хруста в ребрах, как некогда это проделывал полковник Армстронг. Пусть ты бы сразу вывернулся и громко возопил:

— Огненный, чё, обалдел?!

Может, хватит разъездов? В столице полно работы. По твоей просьбе предоставлю любую: от разработки современных машин до создания в лабораториях вакцин от вирусов. Опять фыркаешь.

Не твой профиль? А жаль, с такими задатками ты бы везде добился успеха.

И вдруг в конце длиннющей тирады ты выпаливаешь главную новость с красным от смущения лицом:

— Я пока тут всех в столице объехал, Уинри для меня письмо прислала в Штаб. Кажется, моё следующее путешествие на Запад немного откладывается. Я через семь месяцев стану отцом.

Вот это новость! С одной стороны, ожидаемая, с другой — как обычно, неожиданная. Похоже, в вопросах семейных ты меня снова опередил.

— Сообщишь, кто у вас родится?

— А вы, господин фюрер, приезжайте в гости в положенный срок, своими глазами увидите. Вы в Ризенбуле уже сто лет не были! И не ссылайтесь на дела. Я везде побывал, в том числе в Бриггсе. Вам самое время отдохнуть. Лиор восстановлен, окончание стройки в Ишваре не за горами. Я, кстати, Шрама видел …

Слегка напрягаюсь по старой привычке. Хотя теперь-то уж чего…

— Уважаемым человеком стал, к нему за советами обращаются. Живёт неподалеку от городской церкви и детей обучает основам алхимии. Дом себе построил, как сыр в масле катается, но рожа всё равно мрачная. Ему бы влюбиться.

Невольно давлюсь смехом и зажимаю рот, но хохот всё равно прорывается. Ты смотришь на меня с широченной ухмылкой.

— Ага, представили? Я вот тоже себе представил влюблённого Шрама, и потому всю дорогу до столицы ржал в поезде так, что меня за сумасшедшего приняли. А ещё: какой цирк получится, если Шрам влюбится в… — ты тянешься через стол всем телом, чтобы по секрету сообщить нечто любопытное, и тут входит мадам Гернштейн с подносом.

— Господин фюрер, я вам чай принесла.

Надо отдать этой даме должное, лицо её абсолютно непроницаемо, хотя зрелище, наверное, со стороны то ещё.

Ты заползаешь обратно на свой стул и начинаешь выбивать пальцами дробь по столешнице, разглядывая потолок.

Ничего не сказав, мадам Гернштейн оставляет чайник, сахарницу и две полные чашки на подносе между нами, а сама величественно уплывает обратно в приемную.

Секретаршу эту мне порекомендовал пару лет назад Хавок, представив её как свою родственницу. Госпожа Гернштейн была дамой средних лет — худой, высокой, бледной, в очках и не слишком симпатичной. Зато хорошо своё дело знала.

Да и если подумать, зачем мне симпатичная секретарь? Я женат.

А если совсем честно, на красивых претенденток капитан Хоукай смотрела так, что я начинал опасаться за их жизнь или, по меньшей мере, здоровье, поэтому пришлось согласиться на протеже Хавока, как на наименьшее из зол. Впрочем, до сих пор мадам Гернштейн меня не разочаровывала. Однако кое-кому замечание бы сделать надо.

— Стальной, ты чего вытворяешь? На приёме у фюрера нормальные люди не лазают по столам.

— Кто ж знал, что она войдёт!

— Ты сам согласился выпить чай. Мадам Гернштейн его принесла, а тут ты возлежишь поперек моих бумаг с неприлично ухмыляющейся физиономией!

— Будто вам есть дело до того, что подумают окружающие о каком-то странствующем чудаке.

— Мне есть дело до того, что подумают о главе Аместриса. Я свой безупречный статус праведными трудами заслуживал, а ты хочешь все испортить?! Мальчишка!

— То есть вы намекаете на то, что я — мелкий? — нехороший такой огонёк в твоих глазах