- 1
- 2
- 3
- . . .
- последняя (4) »
Марина Сычева Камень/море
Предисловие
Этот рассказ во многом основан на личном опыте. Проблема, с которой сталкивается главная героиня, терзала меня первые годы работы в школе. Решила ли я ее для себя так же, как Марина Николаевна? Решила ли вообще? Иногда мне кажется, что да. Порой – что нет. На страницах рассказа вы не встретите ни одного реального человека, все герои – маленькие монстры Франкенштейна, собранные из множества характеров. Все возможные совпадения случайны.Камень/море
Ступеньки бьются в подошвы: взмываю легко, словно на ногах таларии Гермеса. Навстречу мне мячиком от пинг-понга прыгает смех. – Здрасти, Марин-Николаевна! Прическа топчик! – Спасибо, Анфиса, – ерошу ежик над левым ухом. – Маман разрешит – тоже висок выбрею, – на бегу обещает она. Хитро сверкают по-монгольски узкие глаза. Смеюсь. Такой и разрешение не нужно. Школа гудит, взбудораженная криками и встречами, не опомнилась еще после летней спячки. На третьем особенно шумно: гогот, задиристые окрики. Непривычные, басовитые. Вон они, мои бэшники. Удивляюсь вместе со стенами: недавно были щуплые и писклявые, а теперь выше меня на голову, девчонки расцвели, у парней плечи широкие. Короче, девятиклассники. Рассмотреть бы их всех, расспросить. Но на полпути к нашему триста седьмому меня ловит тревожный треньк телефона: «Спуститесь. Срочно». Это от завуча, Владиславы Петровны. Вниз спешу суетливо, куда исчезли невидимые крылышки с балеток?– Полюбуйтесь, какой красавец! Первый же день учебы, а у него зеленый чуб! Решил податься в клоуны? Сначала нужно школу окончить! Каждое слово – выстрел из четко очерченных сливовых губ. Для Владиславы Петровны (строгий шоколадный жакет, блузка в цвет помады, волосы в тугом пучке) наряд Матвея за гранью понимания. Кем-кем, а клоуном Мотьку не назвать. Стиляга. Короткие брюки в серо-зеленую клетку и кислотный взрыв на голове. Он стоит напротив завуча, как перед расстрелом: умрет, но гордо. И молчать не станет, нашла коса на камень. – Пф… Цвет волос что, влияет на аттестат? Или штаны? – Это не школьная форма. – И что? Я ж не голый пришел. Брюки, рубашка… – Брюки? Вот это недоразумение? В нашей школе цвет формы темно-синий. – Так вы, Владислава Петровна, тоже устав нарушаете, – ухмыляется, стервец. Сжимаю губы, удерживая смешок. Завуч тоже сжимает губы. Только ей не смешно. Тяжелый подбородок становится еще более квадратным. – Нет, вы посмотрите, как он заговорил! Я учитель и завуч, а не школьница! Свое уже отучилась. И форму носила прилежно, – она придавливает взглядом сначала Матвея, потом меня. – Марина Николаевна, свяжитесь с мамой этого попугая. Надеюсь, завтра его внешний вид будет соответствовать требованиям. Киваю, что мне остается? Но Мотька и тут не успокаивается: – Напугали! Связывайтесь! Кто мой лук спонсирует по-вашему? Мотька выходит. Я иду следом, но в спину бьет железобетонное: – Останьтесь, Марина Николаевна. Оборачиваюсь. Владислава Петровна уже стоит за столом, массивным и почти пустым: ничего лишнего. – Вы как классный руководитель должны были меня поддержать, а не отмалчиваться. Вдвоем мы бы повлияли на мальчика. – Владислава Петровна, – делаю шаг вперед, – я знаю Матвея четыре года. Для него важно быть на стиле, и мать его поддержит. – Он превратит школу в филиал цирка. Сегодня один с зеленым чубом, завтра – полшколы. Этого нельзя так оставить. Дети не должны задавать нам свои правила. И родители тоже. Вздыхаю. – Поставьте себя на место матери: брюки модные, они денег стоили. Станет ли она из-за ваших претензий срочно убирать их в шкаф? – Вот пусть он на дискотеки в них ходит. – Боюсь, на дискотеки они не в таком ходят. Владислава Петровна молчит, смотрит выжидательно: и что вы предлагаете, Марина Николаевна? Сквозь приоткрытую дверь за моей спиной доносится гул школы. Там – живое. Кипит, движется. Здесь – тишина как манифест порядка. И я не хотела бы работать в месте, где тишина станет для детей нормой. – Матвей – парень сложный. Лучшая защита – нападение. Так он думает. И потому говорить с ним нужно иначе. Позвольте, я… – Не смейте его оправдывать! – хлопает открытой ладонью по столу. Ободок перстня-печатки ударяется о столешницу. Невольно отступаю. – Вы мягкая, Марина Николаевна, и слишком много им позволяете. Вот они и выходят за рамки всякого контроля. Это ваше влияние! – Мое влияние? – Безусловно. Это понятно, стоит только взглянуть на вашу прическу. Дурной пример, знаете ли, заразителен.
Иду к кабинету. Злая, как черт. А в голове эхом из прошлого совсем другой разговор. – Ма-ам? Я пришла! – скидываю кеды. Шаг, поворот на носочках, ещё шаг. Вот и зеркало! Подмигиваю своему отражению и запускаю пальцы в растрепанные пряди мятного цвета. – Марина! Это ещё что? – мама замирает в дверном проёме. – Хватит с меня костюмов, блузок и прочего! Свобода! Кружусь, взмахивая многослойным подолом юбки цвета морской волны. – Господи, о чем ты только думала? В шестнадцать мы пережили чёрный с ног до головы, пирсинг и ботинки весом в килограмм каждый, но теперь? Ты же учитель! – Ну и что? Я в отпуске, мам, – радость разбивается о её тон, сползает с меня, как старая краска. – Но ты не в вакууме живёшь! Встретишь учеников, их родителей, коллег… Какой скандал будет! Работу потерять захотела? Как мы с ней тогда поругались! Через год мамы не стало. Рак беспощаден, изгрыз её за несколько месяцев. А я… До сих пор чувствую обиду на мать. Даже теперь, когда её нет. Железная Владислава Петровна с мамой бы согласилась. Учитель не должен выделяться. Об этом ещё Чехов писал: как бы чего не вышло! В триста седьмом тишина. Вязкая, неестественная. Мотька успел ребятам рассказать о стычке с завучем. Сидит на последней парте, смотрит инопланетным волчонком. Вздыхаю. Никакого желания начинать урок с изюминкой нет. – Открываем тетради, мои хорошие. Записываем число. Строгая зелёная доска задумчиво наблюдает за завозившимся классом.
***
Перемена – маленькая жизнь. В коридоре не столько тесно, сколько громко. Стайки детей кочуют от кабинета к кабинету, тараторят так, словно это последний шанс наговориться. Мелькают усыпанные значками рюкзаки да голые лодыжки. А за высокими окнами – ноябрьская метель. Тоже куда-то спешит, не угомонится. Взгляд цепляется за подвижную девочку в толпе семиклассников. Анфиска! Она не то что висок выбрила – треть головы. Интересно, в этом тоже меня обвинят? Развить эту мысль мне дает ураган по имени Никита: он прорывается сквозь группу семиклашек и едва не налетает на меня. – Коротков! А ну
- 1
- 2
- 3
- . . .
- последняя (4) »