не озоровали. Иногда покружит остолопов для острастки, да и выпустит верст за десять от дома.

Кикимора на болоте сидит, пугает народ, чтоб в топь не лезли.

Так и жили: люди Богов славили, да трудились, Боги за порядком следили, чтоб войн да мора не случилось. А нежить в быту да на промыслах доглядывала, чтоб всё по устоям было.

Много лет прошло с тех пор. Забыли люди своих славянских Богов. И отца Рода забыли. И разошлись по землям в разные стороны. И жить не по правде стали. Горят леса богатые, реки могучие выходят из берегов. В домах неправда угнездилась – внешней красоте люди радуются, а правду да толк позабыли. Детей во вседозволенности да непотребстве воспитывают, да и сами люди то деньгами одержимы, то похотью да досужими помыслами. Нет в домах Домового, прогнал его давно болтливый да лживый телевизор. Нет и Банника с Обдерихой, потому как и бань нет никаких, а только ванные комнаты, где вода из труб ржавых берется. Человек в лес стал ходить лишь в досужую пору, никто ему там не указ. И заблудиться не страшно ему – телефон всегда нужный путь укажет. А болот и не осталось вовсе.

Живут люди без Роду-племени, будто сами по себе. Болеют часто, да не только телесными недугами. Кривда помыслами их правит, о себе заботиться велит, а ближнего своего советует не замечать.

Так-то!

Опасно для жизни

приключение

Впереди шел Док. Под его рюкзаком мерно качался котелок, куда он сунул свои свежие носки, скатанные в клубок.

– Эй, Сусанин, – позвал его Дрон. – Спрячь свои соксы подальше.

Док не слышал – из ушей торчали провода. До меня доносились какие-то резвые гитарные запилы.

– Эй! – Дрон кинул в него прутик.

– А? – обернулся Док, вынимая из уха наушник.

– Носки, говорю, из котла убери! Если не хочешь дальше босиком топать.

– Не скули, они вообще новые, из магаза только, – отозвался Док, пригибаясь под еловой веткой и снова засовывая в ухо затычку.

– Я предупредил, – сказал Дрон.

Я шел последним, тупо разглядывая остроконечный логотип древнего, латанного-перелатанного рюкзака «Ермак», который нес Дрон.

Лес поредел, стало светлее и мы вышли на опушку, где нас встретило огромное поле, зеленеющее то ли ячменем, то ли чем-то еще. Дрон сверился с планшетом.

– Ага… Вот мы где, – он покрутил головой, повязанной суровой черной банданой, разрисованной черепами и костями и вытянул руку вперед: – Нам туда.

Двинулись по зеленому морю дальше. Ветер шелестел всходами, гоняя по полю волны. Дрон приблизился к Доку, осторожно вынул из котелка льняной черный клубок и зашвырнул вперед. Док ничего не заметил. Дрон обернулся и подмигнул мне.

– Зря, – поморщился я. Дрон махнул рукой:

– Достал он уже своими потниками. В другой раз умнее будет.

– В другой раз он твои выбросит.

– Вот он выбросит, – показал огромный кулак Дрон. Проходя последним, я все-таки поднял носки Дока и сунул в карман. Они действительно были новыми, с картонной этикеткой.

Поле обрамляла зубчатая кромка леса, а впереди приближалась редкая поросль деревьев вперемежку с кустами – там по заверениям Дрона была речка, которую нам следовало форсировать и миновать деревеньку, видневшуюся дальше на взгорке.

– Искупаемся! – перекрикивая неслышные нам рулады, вскинул руки Док, как вдруг меня в спину истово толкнул порыв ветра. Я обернулся и замер. Над уже далеким лесом, из которого мы вышли еще минут двадцать назад, нависала черным покрывалом страшная грозовая туча.

– Пацаны!

Док с Дроном обернулись.

– Теперь точно искупаемся, – сказал Дрон и пустился рысцой вперед, к речке. Мы кинулись за ним. В спину нам оглушительно рыкнул раскат грома, будто великан кашлянул в кулак, намекая, что сопротивление бесполезно.

– Не успеем! – задыхаясь под тяжестью рюкзака, крикнул я. Дрон еще раз обернулся и остановился, высвобождаясь от лямок «Ермака». Мы с Доком начали скидывать свои рюкзаки. Дрон кинул нам плотный куль палатки, а сам вывалил на землю колышки и принялся состыковывать два алюминиевых штыря.

– Скорей!

Как чернила, вливаемые в воду, туча, грохоча, росла над нашими головами.

– Чуть-чуть не добежали! – сказал Док, поглядывая на недалекие ивы у речки. Дрон ответил:

– И как нам помогли бы кусты?

Мы с Доком крепили растяжки, а Дрон закидывал вещи в палатку, когда на нас упали первые тяжелые капли. Ветер яростно сотрясал полотно нашего укрытия, пробуя на прочность. Дрон выглянул из палатки и, утирая лицо банданой, спросил:

– Хорошо закрепили?

Мы с Доком закивали и полезли внутрь.

В палатке было тревожно, словно в футбольном мяче, установленном в центре поля. Свод рвался в разные стороны, звенели растяжки. Было темно, и Док полез было за фанарем, но тут блеснула молния, и всё превратилось в фотографию, где едва ли не хватало подписи: «Последний привал». Матерный комментарий Дрона потонул в густом громовом раскате. Далее стало много хуже.

Полил дождь, больше всего похожий на предвестник Всемирного Потопа, то и дело сверкали молнии, словно вонзаясь прямо перед входом в палатку и сотрясал все вокруг могучий гром. На одной из фотографий, мастерски выполненной грозой, я увидел страшное лицо Дока и его замершая рука, указывающая куда-то вверх.

– Ты чего? – прокричал я, силясь рассмотреть то, что увидел Док.

– …ашу мать! – донеслось в ответ после очередного раската грома. – У нас тут целых два молниеотвода! А мы в поле!

Я похолодел. Как три буддийских монаха перед торжественным переходом в нирвану мы несколько секунд смотрели вверх, пытаясь угадать, в какой из алюминиевых штырей, поддерживающих свод палатки, воткнется следующая молния.

– Снимайте их к …!!! – заорал Дрон, но мы с Доком не шевелились. У меня было ощущение, что оба штыря под страшным напряжением и прикоснуться к ним означает передать прощальный привет пацанам. Яростно матерясь, Дрон в две секунды снес обе стойки и нас накрыл холодный шатер опавшей палатки. Мы с Доком вяло пытались отпихивать штыри от себя, но из-за тесноты это походило на неловкую игру в салки в компании парализованных.

– Идиоты! – бушевал Дрон. Он один возвышался над нами, чуть ли не сверкая глазами, мы же с Доком как под артобстрелом пытались слиться с землей. Дрону сделать это из-за своего роста и рассыпанных в спешке по палатке вещей, было труднее.

Ад начал стихать через четверть часа. Посветлело, дождь утратил напор и гром ушел куда-то далеко за реку. Мы втроем хмуро горбились в палатке, словно однояйцовые близнецы в материнской утробе. Когда дождь перестал шелестеть по палатке, мы полезли наружу.

Туча чернела далеко, приглушенно ругаясь и ставя кривые восклицательные знаки молний.

– Перемещаемся ближе к реке, –