Анна Богарнэ Хуан Альберто

«Добрый день. Меня зовут Хуан. Второе имя Альберто. Да. Да. Вы всё правильно понимаете. Не то чтобы мне не нравилось, как оно звучит. Тем более в моём мире это совсем не важно. Я пишу эти строки в надежде, что смогу выстоять в завтрашнем поединке, и никому не придётся их читать. Ручка скользит по бумаге легко. Если бы меня только видела мама! Она всегда считала – умение мне не пригодится. Я пишу свою историю. Не для себя, и не потому, что мне нужно занять чем-то голову до рассвета. Смерть наступает на пятки, неумолимо приближаясь. Я чувствую её смердящее дыхание. Но если покину жестокий мир, история будет жить! Может, она разлетится по свету, и меня пожалеют. Или останется в руках у мальчишки, и он сохранит её в сундуке, и будет показывать внукам. В любом случае, память останется. Как о друге, бойце, и товарище.

Коробка, в которой обитаю, пропахла дерьмом. Объедки начали путь разложения. Плесень. Что может быть отвратительнее? Брезгливо хожу, стараясь отвлечься. Заточение подобно маленькой смерти. Первое время одолевает паника, а потом ты смиряешься. Ах, да. История. Начнём. Я родился чудесным, летним днём на ферме у Роландов. Заправлял имением Дональд – злой старикан, каких ещё поискать. Он был седым, тощим, носатым, а волосы длинными, грязными и редкими. Дон растерял большую часть зубов ещё до тридцати, сетуя на плохую наследственность. Но, несмотря на внешний вид и характер Гитлера, имел в жизни любовь достойную существования – обожал зверей.

С особым трепетом он обращался с каждой тварью, которую заводил. А их у него на ферме было немало. Собаки встречали хозяина, виляя хвостом, кот спал в кровати, коровы мычали ему вслед. В курятник он наведывался особенно часто. Среди обычных среднестатистических кур жила там несушка лохматой породы – её в подарок Дону преподнесла дочь. Возможно, именно поэтому старик питал к курице особые чувства, одаривая нежностью и заботой. Он, будто отдавал ей то, чего не смог дать собственному ребёнку, ввиду некоторых жизненных обстоятельств.

Стоял солнечный погожий денёк. В то утро счастью старика не было предела. Заглянув в деревянный домик с насестом, он запрыгал, как мальчишка, пока ревматизм не прострелил спину.

– Пушинка! Мои поздравления! – заголосил весело, поглаживая её по взъерошенному хохолку. Она встревоженно закудахтала, и старик тут же убрал руку. – Ладно, ладно. Красавица. Отдыхай.

Курочка приподняла крыло, и потрепала клювом по головкам двоих очаровательных птенцов. Они грелись от маминого тела и тихонько пищали. Да. Собственно, одним из них и был я – Хуан Альберто. А что здесь смешного? По-моему, ничего».

Петушок отложил ручку и размял крыло. Сквозь щель в коробку проникал тусклый свет, и Хуан предположил, что ночь уже спустилась на землю. Он фыркнул, устроился в другом углу, взял ручку, и продолжил выводить буквы в потёмках.

«На чём я остановился? Да. День моего рождения. Я был совсем мал, меньше сестры. Она унаследовала генетику матери, и была пушистой со всех сторон. А я походил на обычного петушка, только с пушком возле хохолка и штанишек. Ладно, немного преуменьшил! Штаны у меня, и впрямь, меховые!

Первые дни помню смутно. Всегда искренне удивлялся, как это кто-то смог запомнить свет и червяка из клюва матери. Я стоял посреди курятника, где каждый, мельтеша, пересекал предо мною пространство. В основном здесь были куры. Одни клевали зёрна, другие сидели на насесте, тужась в попытке произвести очередное яйцо. Я тогда не знал, как всё утроено. Сестра, которую Дон прозвал Пуховая, бегала с остальными цыплятами, разбавляя белым оперением жёлтую кучку. Ну, а я – серый юнец с ножками, прикрытыми штанишками, удостоился лишь птичьего гомона.

–Это штаны?

– Гляди, какой странный!

– Урод!

Сестра опускала глаза и посмеивалась вместе с ними, а я не держал обиды. Да, и сейчас не держу. Одна только мама была нежна и добра со мной, потому что любила.

Когда я подрос, Дон стал выпускать меня во двор. Помню, как носился по ферме, удирая от жуткого пса. Он был огромный, слюнявый, зубастый, но дюже не поворотливый, а потому так и не смог меня догнать. В скором времени сестра начала интересоваться петухами. Изящная курочка находилась в центре внимания, ухажёры бегали за ней толпами. Я часто подкалывал её, когда мы оставались одни:

– Не долог день, и ты начнёшь нести яйца! – Она возмущенно клевала меня в глаз, а после прижималась крылом.

– Почему бы тебе не начать общаться с остальными? Они не плохие, знаешь, – грустно отзывалась она.

– Я не хочу тратить на них драгоценное время, —отвечал я тогда, и не думал, что окажусь настолько прав».

В комнате раздались посторонние звуки. Топот ног возвестил о владельце, разбитое стекло о том, что он пьян. Хуан поёрзал на месте и продолжил писать.

«Осенью к Дону приехали гости. Такая себе кучка стариков – напомаженных и достаточно модных. Когда-то он играл в гольф на профессиональном уровне, и был вовсе не плох. Отсюда и сутулость, привык тянуться к клюшке. А гости оказались друзьями из гольф клуба. В первый день он вывел из курятника троих. Потом ещё двоих. Ощутив первобытное опасение, жалившее изнутри, я прокрался в дом, и увидел собратьев на столе. Драма. Занавес. Паника. Впрочем, я быстро успокоился и построил логическую цепочку. Осознав, почему хозяин забирает только девочек, до поры до времени я за себя не боялся. А мать с сестрой являлись особенными, и их вероятность попасть на стол равнялась нулю. На сердце отлегло. И всё же с того дня я решил держаться ближе к хозяину.

Хитроумный план дал трещину, когда кот выдрал мне из хвоста несколько перьев. Мяус был рыжей бестией, и считал по праву своим местом спальню Дона. Долгие месяцы я вынашивал план по захвату территории, и пришёл к выводу, что только смерть рыжего поспособствует в этом. Я никогда и никому не хотел причинять вреда, но этого требовал инстинкт выживания. К тому времени я окончательно вырос, и попадать на стол не хотел. Тем более что близился день благодарения. Другие петухи топтали курочек и были, скажем, при деле. Мне же заполучить дамочку не удавалось, и хозяин стал как-то странно поглядывать».

Хуан послюнявил круглым языком отказывающуюся писать ручку, и продолжил.

«Коварный план созрел, и я ждал момента. Погода стояла ужасная, из курятника носа не высунешь. В замкнутом пространстве задиры одолевали:

– Эй! Мохноногий!

– Кто ему такому топтать себя даст?

– Отсталый!

Скрипя клювом, я закрывал уши крыльями, и, наконец, решился действовать, ведь долгое время рыл возле коровьей изгороди яму, подкапывая понемногу, и лелея страшное убийство. Понимая, что кот не выйдет на улицу в такую