Дороги в горах

Часть первая

Глава первая

Время возникновения села Шебавина бесследно потерялось в прошлом. Даже самые древние жители его не могут сказать ничего определенного. Они лишь смутно припоминают рассказы, из которых можно понять, что когда их дедушки босоногими ребятишками лихо гарцевали на палочках, здесь уже стояли закопченные, похожие на стожки сена аилы и несколько рубленных из звонкой лиственницы изб. А кругом, как и теперь, были горы, одетые в хвойную шубу лесов. Как и теперь, металась стиснутая каменными берегами Катунь. Вот только тракта тогда не было. А сейчас он, плавно извиваясь, подходит вплотную к селу. День и ночь мчатся по нему два встречных потока автомашин.

Впрочем, поднимись дедушки нынешних дедушек от вечного сна, они удивились бы не только тракту и машинам. Многое изменилось с тех пор. Ровные ряды изб и домов встали на месте аилов. Хотя кое-где во дворах можно еще увидеть и аилы, но живут в них редко, только летом, и стоят они забытые, больше как дань прошлому. Да что там село! Сами люди стали не похожими на прежних. Смотришь на иного человека — лицо скуластое, глаза узкие, но голубые, говорит по-русски и по-алтайски.

Да, многому удивились бы дедушки нынешних дедушек.

…Сегодня Шебавино выглядит оживленней обычного. С самого утра, едва из-за гор показалось солнце, отовсюду неприметными таежными тропами потянулись всадники к двухэтажному зданию райкома и райисполкома. Коней привязывали к заборам, деревьям, воротам. Разных мастей и статей, они звенели удилами, били копытами.

Позднее, откуда-то прямо с гор, из чащи леса, вкатились в село неказистые, но юркие «газики», а за ними, плавно покачиваясь, важно проплыла центральной улицей совхозная «Победа».

Председатели сельских Советов и колхозов, секретари партийных организаций, заведующие фермами, лучшие доярки, телятницы, чабаны, скотники съезжались, чтобы решить на районном совещании неотложные вопросы зимовки скота.

Сегодня по горло выпало работы мастерам парикмахерской. Вот, сняв большую нагольную шубу и шапку, искусно составленную из лапок рыси, в кресло опустился известный сарлычник^[1] Сенюш Белендин.

— Что прикажете? — спросил его парикмахер.

— Все делай. Голова стриги, борода брей.

Закутав Сенюша в белое, мастер принялся бойка лязгать ножницами. Старик, опираясь на подлокотники, сидел важно. Смежая веки, он порой улыбался, мысленно представляя, как придет домой. Ведь Келемчи, пожалуй, не узнает его. Скажет: кто это такой молодой? Неужели муж? Колька тоже удивится.

А мастер старался изо всех сил. Еще не закончив стрижку, он громко крикнул в маленькую комнатушку:

— Прибор!

Сбрив редкую бороду, парикмахер положил на коричневое морщинистое лицо Сенюша компресс, потом схватился за одеколон.

— Э, зачем так? — Сенюш предостерегающе поднял руку. — Я охотник… Зверь испугается, стороной пойдет. У него дорог много.

…Совещание началось во второй половине дня в районном Доме культуры. Председатель райисполкома Петр Фомич Грачев докладывал о положении в животноводстве. Высокий, с солидным, свисающим через ремень брюшком, он отрывался от разложенных на трибуне записей лишь для того, чтобы отхлебнуть из стакана воды да вытереть платком лицо.

— Наш район животноводческий, горный. Скот — наше основное богатство. О нем надо проявить максимум беспокойства. Наш долг — спасти скот, не допустить падежа. И не только это. Мы должны бороться за повышение продуктивности. Она в первой половине декабря упала на двадцать три и семь десятых процента и теперь составляет…

В зале, тускло освещенном несколькими горевшими не в полный накал лампочками, первое время было тихо. Потом ворохнулась одна белая нагольная шуба, другая. Кто-то громыхнул стулом, а кто-то гулко и надсадно закашлял. После этого опять установилась тишина. И вдруг в задних рядах поднялся человек. Пригибаясь, он прокрался к выходу. За ним последовал второй, а третий, осмелев, шел не пригибаясь.

Встревоженный докладчик покосился влево, где за красным столом сидели члены президиума. Председательствующий поднялся:

— Товарищи, прошу прекратить хождение. Решаем важный вопрос.

— Покурить надо, — донеслось из зала.

— Будет перерыв для этого.

Секретарь райкома Хвоев сердито постукивал портсигаром по красному сукну. «Ну как можно! Сушь… Ведь говорили на бюро. Неисправим… Вот и расходятся… Кому интересно такое слушать? Сыплет цифрами…»

Небольшое фойе постепенно заполнялось народом. Прикрыв за собой дверь, одни набивали трубки, другие крутили цигарки. Выдыхая струи сизого дыма, перебрасывались замечаниями:

— Надолго, видать, завел.

— Грачев коротко не умеет.

— Да, время идет, свечи горят, а молитва не подвигается.

После перерыва начались прения.

— Прошу, товарищи, — обратился председатель. — Кто смелый?

Зал молчал. Немного выждав, председатель постучал карандашом по графину с водой:

— Так что же, товарищи? Давайте не тянуть время. Вопрос важный. Кто желает?

— Разрешите? — послышалось вдруг в тишине.

— Пожалуйста… Слово имеет… — он в замешательстве наклонился к одному соседу, потом к другому и наконец объявил: — Слово имеет товарищ Гвоздин, наш новый председатель райпотребсоюза.

Зал следил за Гвоздиным. Когда он, невысокий, проворный, выбежал на сцену, по рядам прошел говор:

— Гвоздин? Верхнеобский?

— Он самый…

Тем временем Иван Александрович встал на трибуну. Опустив глаза, задумался.

— Откровенно говоря, доклад мне не понравился. Кажется, товарищ Грачев начал не с того конца. Ведь главное — не в скоте. Главное — в людях. С людей и надо было начинать…

В зале стих шепот, прекратились шорохи. Иван Александрович кинул быстрый взгляд на первые ряды, потом в сумеречную глубину…

— Сейчас создалась сложная обстановка. Сильные ветры забили долины снегом. Пасти скот нельзя, а запасов кормов мало. Единственный выход — подниматься выше. В горах снега меньше, а пастбища лучше. Все это понимают, но скот остается в долинах, худеет и гибнет. Почему такое происходит? Чтобы ответить на этот вопрос, надо изучить обстановку в каждом колхозе, понять каждого чабана, скотника, доярку. Например, в колхозе «Кызыл Черю» скот ушел на летние выпасы невзвешенным, и пастухи за нагул ни копейки не получили, остались, как говорят, на бобах. Теперь они в горы идти не