Жюль Верн ПЯТЬ НЕДЕЛЬ НА ВОЗДУШНОМ ШАРЕ

Глава I

Речь, заслужившая шумные аплодисменты. — Представление доктора Самуэля Фергюссона собранию членов Лондонского географического общества. — «Excelsior». — Портрет доктора Фергюссона. — Убежденный фаталист. — Пиршество в «Клубе путешественников». — Многочисленные тосты, произнесенные во время этого пиршества.

Заседание Лондонского географического общества 14 января 1862 года было очень многолюдно. Председатель этого общества сэр Френсис М. делал своим почтенным сочленам важный доклад, часто прерываемый аплодисментами. Свой доклад — редкий образец красноречия — председатель закончил следующими, полными самого высокого патриотизма, словами:

— Англия, благодаря отваге своих путешественников, всегда шла в области географических открытий во главе других стран. (Многочисленные проявления одобрения.) Доктор Самуэль Фергюссон, один из ее славных сынов, не посрамит своей родины. («Нет! Нет!») Если его попытка удастся («Конечно, удастся!»), то она свяжет в одно целое, дополнив их, наши разрозненные сведения об Африке. (Горячие одобрительные возгласы.) Если же она потерпит неудачу («Никогда! Никогда!»), то во всяком случае явится одним из самых отважных замыслов человеческого гения… (Неистовый топот ног.)

— Ура! Ура! — кричали члены собрания, наэлектризованные последними прочувствованными словами своего председателя.

— Ура неустрашимому Фергюссону! — вырвалось у одного из самых экспансивных членов собрания.

Крики, полные воодушевления, неслись со всех сторон. Имя Фергюссона было у всех на устах. Зал дрожал от возбужденных голосов и аплодисментов…

Все это многочисленное общество состояло из отважных путешественников, исколесивших пять частей света, теперь состарившихся, утомленных, но когда-то полных энергии. Все они, в той или иной форме, в свое время пережили кораблекрушения, пожары; всем им грозили и томагаук индейца, и дубина дикаря, и столб пыток, и опасность очутиться в желудке полинезийца. И тем не менее во время доклада сэра Френсиса М. сердца этих старых путешественников бились восторженно, и никто не запомнит, чтобы когда-либо какой-нибудь оратор в Лондонском географическом обществе пользовался бо́льшим успехом, чем его председатель в этот день.

Но в Англии энтузиазм выражается не одними только словами. Тут же на заседании было постановлено для осуществления плана доктора Фергюссона выдать ему две тысячи пятьсот фунтов стерлингов. Значительность суммы соответствовала важности предприятия.

Один из членов общества обратился к председателю с вопросом, не будет ли доктор Фергюссон официально представлен собранию.

— Доктор ждет распоряжений собрания, — ответил сэр Френсис М.

— Пусть войдет! Пусть войдет! — раздались крики. — Любопытно ведь увидеть собственными глазами такого необыкновенно отважного человека!

— Но, быть может, этот невероятный проект лишь мистификация, — заметил один, апоплексического вида, командир судна.

— А что, если доктора Фергюссона совсем не существует? — выкрикнул какой-то насмешливый голос.

— Тогда нужно было бы его изобрести, — шутливо отозвался другой член этого степенного собрания.

— Попросите пожаловать сюда доктора Фергюссона, — распорядился сэр Френсис М.

И Самуэль Фергюссон, нисколько не смущаясь, вошел в зал при громе рукоплесканий.

Это был мужчина лет сорока, среднего роста, с румяным лицом сангвиника. Черты его были правильны. Крупный нос напоминал нос корабля — именно таким и должен он был быть у человека, рожденного делать открытия. Добрые глаза, в которых светились ум и отвага, придавали особую привлекательность этому лицу. Руки были несколько длинные, а походка изобличала хорошего ходока.

Вся фигура доктора дышала таким спокойствием и такой серьезностью, что не могло быть и речи о какой-нибудь, даже самой невинной, мистификации.

Поэтому крики «ура» и аплодисменты замолкли лишь тогда, когда доктор Фергюссон любезным жестом попросил дать ему возможность говорить. Тут он направился к приготовленному для него креслу и, став подле него неподвижно, с устремленным на собрание энергичным взглядом, поднял к небу указательный палец правой руки и произнес всего одно слово:

— Excelsior!^[1]

Ни одна речь в парламенте никогда не имела такого бурного успеха, как это брошенное доктором Фергюссоном слово. Оно совершенно затмило и самый доклад сэра Френсиса М. Доктор показал себя человеком одновременно великим, скромным и осторожным. Все положение дела он умудрился охарактеризовать единым словом: «Excelsior».

Старый командир судна, сразу перешедший на сторону необыкновенного человека, немедленно потребовал, чтобы речь доктора Фергюссона была «полностью» напечатана в «Известиях Лондонского географического общества».

Но кто был этот доктор Фергюссон и какому делу собирался он себя посвятить?

Отец молодого Фергюссона, честный капитан английского флота, с самого раннего возраста приучил сына к опасностям и приключениям своей профессии. Славный мальчик, по-видимому никогда не знавший, что такое страх, рано проявил живой ум, исследовательские способности и удивительную склонность к научной работе; кроме того, он обладал редким умением выходить из затруднительных положений. Ничто никогда не ставило его в тупик; даже первое обращение с вилкой, обыкновенно так затрудняющее малышей, было ему нипочем. Рано пристрастился он к чтению книг о смелых похождениях и изысканиях. Со страстью изучал он открытия, ознаменовавшие первую половину девятнадцатого века. Он мечтал о славе Мунго Парка, Брюсса, Каллье, Левальсена и, наверное, не мог немного не помечтать о славе Робинзона Крузо, рисовавшейся ему не менее заманчивой. Сколько чудесных часов провел мальчик с Робинзоном на его острове Жуан Фернандец! Юный Самуэль порой одобрял действия одинокого матроса, порой не соглашался с его планами и проектами. Ему казалось, что на его месте он поступил бы иначе, быть может лучше, и во всяком случае — не хуже его! Но уж наверно он никогда не покинул бы этого благодатного острова, где Робинзон был так счастлив. Нет! Никогда! Даже если бы ему, Самуэлю, предложили стать первым лордом