Господи, до чего ты на отца стал похож! — наконец воскликнула она. — Только усов нехватает! Да что же ты не раздеваешься? Петя, Митя, чего стоите? (Братишки разглядывали меня с несказанным любопытством.) Ставьте самовар, разводите печку! Ванюшка-то, поди, голодный.

— Я сыт, мама…

— Как же так — с дороги и сыт? Сейчас лепёшек нажарим, овсяный кисель сварим. Что же ты не написал ничего, негодный! Телеграмму бы дал мы бы приготовились… Да ты раздевайся, раздевайся… Господи, медали! За что ж ты их получил?

— Одна — за Севастополь, другая — «За отвагу». Я, мама, из орудия по немцам бил.

— Ты немцев убивал? А я-то всё за ребёнка тебя считаю! — И мать снова кинулась целовать меня.

Пока Петя ставил в сенях самовар, а Митя кряхтя растапливал печку, мать рассказывала:

— А я вот всё грудью болею. Кашляю. Из амбулатории врач ко мне ходит. Хочется мне дожить, пока всех немцев побьют.

Наконец, кисель был сварен, лепёшки испечены, и я с гордостью поставил на стол, банку мясных да банку рыбных консервов и положил в вазочку кусков десять сахару.

— Надолго ли приехал, сынок? — спросила мать.

— На месяц.

— Ой, милый, как хорошо! Я Пете и Мите говорю: учитесь получше, а то Ванятка приедет, с вас спросит — он вам теперь ведь вместо отца, старший. Они у меня молодцы. По всем предметам пятёрки. Вот только марки их с толку сбивают.

— Собираете? — спросил я братишек.

— Собираем, — в один голос ответили они и тут же выложили на стол свои альбомы. Коллекции у них действительно были хорошие.

— Откуда вы марки берёте?

— Обмениваем. У нас попрежнему вся улица собирает. Да тут ещё один старичок приехал, эвакуированный. Он с нами тоже меняется.

Вечером мы все сидели на большой отцовской кровати, поджав ноги и прижавшись спинами к тёплой печке. Я рассказывал про Черноморский флот, про мой корабль, про офицеров и матросов. Братья слушали, широко раскрыв глаза, не перебивая, а мать только вздыхала и вытирала глаза платком.

— Ну, спать, спать, — наконец, сказала она. — Вы покою ему не дадите. Ложись, Ванюшень-ка, я уж тебе постелила.

С наслаждением растянулся я на своей постели, на которой не спал два с половиной года.

Глава седьмая, в которой Иван Забегалов знакомится со старым марочником.

На следующий день ударил мороз. Не пришлось мне щегольнуть в Решме бескозыркой и флотским бушлатом! Я надел старое ватное пальтишко, из которого основательно вырос, и тёплую шапку.

Я побродил по городу и к трём часам зашёл на почту. Петя и Митя обещали притти сюда прямо из школы и познакомить меня с «марочным старичком», как они его называли.

Я пришёл как раз во-время. За столом, на котором пишут письма, сидел старичок в потёртой каракулевой шапке, в чёрной шубе с облезшим кроличьим воротником, с очками на большом красном носу. Перед ним лежали альбомы с марками. Чего-чего тут только не было! И французские колонии в Африке — фиолетовые, зелёные, оранжевые марки с крокодилами, попугаями, страусами и жирафами, и Тува с верблюдами и снежными хребтами, Монголия, Великобритания Швеция, Дания… Целое, сокровище лежало перед нами. За спиною у старичка стояла толпа мальчишек. Они не обратили на меня никакого внимания, хотя многие из них когда-то учились вместе со мной в школе; До меня ли им было! Они были увлечены марками. Вдруг старик поднял на меня острые глаза.

— А ты кто такой, мальчик? — спросил он. — Я тебя не знаю.

— Это наш братишка, — сказал Петя.

— Он вчера приехал, — добавил Митя.

— Ванька?! — закричали ребята. Только сейчас они обратили на меня своё внимание. Все начали здороваться со мною и забыли о старике и его марках.

— А вы разве не собираете марок, молодой человек? — вдруг спросил меня старый марочник.

— Как же не собирать, — ответил я.

— Отчего ж вы не подходите ближе? Я могу с вали поменяться.

— У меня нет лишних марок. Мне не на что меняться.

— А я не на марки меняю. Посмотрите, может быть, вам что-нибудь подойдёт для вашей коллекции.

Ещё бы мне не подошло! Я принялся перелистывать его альбом и отобрал несколько прекрасных марок.

— Ну, вот, — сказал я, тяжело дыша. — Дания, Канада, Швеция, Тунис… Что вы за это хотите?

— А что у вас есть?

— У меня есть… У меня есть банка американских консервов!

— Колбаса или, может быть, просто горох с салом?

— Настоящая американская колбаса, без всякого гороха, — сказал я.

— Марки — ваши, — проговорил старик, — а колбасу принесёте завтра…

ГЛАВА ВОСЬМАЯ, в которой Иван Забегалов находит нового друга.

Прошло несколько дней. За это время я получил от старого марочника целую кучу чудесных парок.

Наступила оттепель, и теперь я ходил по городу во всей своей флотской форме. В Решме моряк — явление вообще редкое, а четырнадцатилетний матрос — целое событие.

Меня упросили выступить в своей старой школе, где теперь учились мои братишки, и рассказать о том, как я воевал. Ребята внимательно слушали меня, а потом без конца расспрашивали о боях.

С этого дня все школьники, даже незнакомые, здоровались со мной на улицах. А после того, как я побывал в школе у девочек, где токе рассказывал о своей боевой жизни, все девочки мне стали улыбаться при встрече и притом страшно краснели. Одна из них предложила мне переписываться, когда я уеду обратно на флот, и подарила мне свою карточку. У неё были белокурые волосы, и она говорила на «о», как все жители Решмы. Звали её Маргарита. Маргарита была хорошим товарищем. Она раздобыла у брата прекрасные марки и подарила их мне. А в воскресенье пригласила меня в театр, на утренник для школьников. Мы сидели в третьем ряду и смотрели «Коварство и любовь» Шиллера. После театра мы вместе пошли домой.

— У тебя отец есть? — спросил я.

— Нет. Отца убили в самом начале войны. Но месяц назад мама снова вышла замуж.

— За кого?

— За артиста. Он сегодня играл Фердинанда.

— Такой молодой?

— Нет, это он на сцене молодой, а дома ему — тридцать два года.

— Он не обижает тебя?

— Нет, он довольно добрый. Но отец был добрее. Он. меня так любил! Он до войны был инженером на Химкомбинате. И добровольцем пошёл на фронт.

— Ну, а в театр ты часто ходишь? — постарался я переменить разговор.

— Как только есть время… Через маму и отчима я всегда могу достать пропуск… Хочешь, ещё пойдём?..

Вдруг сзади нас раздался хриплый голос старого марочника:

— Мой молодой филателист! Не можете ли вы мне оказать маленькую услугу? Не достанете ли вы мне на сегодняшний вечер билет? Я целую вечность не был в театре, а сегодня дают «Гамлета». И играет прекрасный актер…

— Это мой