семь. Зеленые луга в желтом, как сера, свете, темно–синие деревья, лужи, словно дыры в лопающейся земле. Такое чувство, что у тебя контакт с электрическими разрядами. Молнии вселяют мужество, стягивают кожу лица. И приходит ясность. Я люблю грозы.

1920

* * *

Невозможно представить себе парк, не думая о лесе.

Парк — это покоренный лес. Нет принуждения — и он опять превращается в лес.

И тот и другой могут, впрочем, исчезнуть, они движутся к этому.

1955

* * *

Весна — пора грязи и родов. Надежда избавиться от ишиаса, клопов и национал–социализма.

Финляндия, 1941

* * *

Понятно, почему люди здесь так любят природу. Она разнообразна и величава. Реки и озера богаты рыбой, деревья в лесах стройны и горды, аромат ягод и березовой листвы пьянящ. Бесконечную зиму с трескучими морозами вдруг сменяет лето с южной жарой. И как зимой исчезает день, так летом исчезает ночь. Воздух тогда так густ и вкусен, что им одним можно насытиться. А какая музыка в безоблачном небе! Ветер дует почти беспрерывно и, трогая великое множество растений — травы, колосья, кусты, деревья, — рождает то нарастающую, то затихающую мелодию, которая уже почти не воспринимается слухом, хотя постоянно звучит вокруг.

Финляндия, 1940

* * *

Люблю поливать сад. Как все–таки политическое сознание влияет на все эти будничные занятия! Иначе откуда опасение, что какой–то кусочек лужайки можно пропустить; что вон тому растеньицу достанется меньше, чем положено, или вообще не достанется ни капли; что старое дерево можно просто обойти, ведь оно еще крепкое. В воде нуждается все живое, будь то чертополох или огурец. И на земле увидишь столько зеленого, если, конечно, начнешь поливать…

Америка, 1942

* * *

Как ни странно, в этом климате мне нечем дышать. Воздух начисто лишен запахов, одинаков утром и вечером, в доме и в саду. Времен года попросту нет. Где бы я ни жил до сих пор, по утрам я всегда высовывался из окна — и дышал, дышал… Здесь пришлось отказаться от этой привычки. Тут не вдохнешь ни дыма, ни запаха газа. Растения похожи на веточки, которые мы в детстве втыкали в песок; минут через десять листья вяли. Воду для полива того и гляди отключат — и что тогда? Порой, особенно когда еду на машине в Беверли–хиллс, начинаю различать детали ландшафта, которые, «в сущности», вполне привлекательны: плавные линии холмов, лимонные рощицы, кое–где калифорнийский дуб, даже иная заправочная станция выглядит, «в сущности», забавно. Но все это — будто за витринным стеклом, и на каждой цепочке холмов, на каждом лимонном деревце глаз невольно ищет маленький ценник. Такие ценники ищет он тут и на людях.

Америка, 1942

О любви

Любовь уходит, когда ее начинают контролировать.

* * *

То, что ты делаешь с любовью, не уронит твоего достоинства.

* * *

Я не говорю о плотских радостях, хотя рассуждать о них можно было бы до бесконечности, не говорю о влюбленности, которая еще меньше нуждается в объяснениях. Этих двух явлений миру хватило бы, однако любовь требует отдельного рассмотрения, ибо она равнозначна производству, изменяя любящих и любимых — как в хорошую, так и в дурную сторону.

О наслаждении и чувственности

Живу роскошно, с самой красивой женщиной Аугсбурга, пишу для кино. И все это средь бела дня, люди глядят нам вслед. Сколько времени пройдет, прежде чем терпение Всевышнего лопнет и я окажусь на обочине, а собаки будут справлять нужду на мои штаны!?

1921

* * *

У нас очень мало философов, одобряющих развлечения. Действительно, в фаворе те, кто хотел бы запретить или, по крайней мере, ограничить их. Почестей таким мыслителям тем больше, чем меньше люди прислушиваются к ним. Имущая часть населения осуждала жажду развлечений неимущих по понятным причинам. И неимущая часть осуждала ту же страсть имущих по понятным причинам. Так дурная слава закреплялась за развлечениями всюду, где судили–рядили о морали.

Около 1955

* * *

Был бы я художником! Они как женщины: могут всегда.

1920

* * *

Изголодавшийся тигр кинется и на маргаритку.

Около 1950

* * *

Если о красоте женщины много говорят, это делает женщину слишком дорогой или слишком дешевой. Истинную красоту замечаешь, когда пользуешься ею.

Жизнь в изгнании

Непременные атрибуты производства, которыми я пользуюсь — сигары и детективные (английские) романы, — на исходе. Придется экономить.

Финляндия, 1941

* * *

Послал в «Readers Digest» (тираж около 3,5 миллиона) для рубрики «Незабываемая личность» заметки о Гитлере. Тут же вернули. Узнал от Фейхтвангера, что то же самое случилось со статьями Томаса Манна и очень популярного здесь Верфеля. Журнал бросил на разборку «самотека» с полдюжины ушлых экспертов. Один проверяет, достаточно ли коричневого цвета материал, другой — шибает ли в нос, третий — не осталось ли чего–то непереваренного, и т. д. Вот такой жесткий контроль качества, прежде чем очередное дерьмо отправят в набор.

Америка, 1942

* * *

Распорядок дня.

Подъем в семь. Газеты, радио. Кофе, варить в маленьком медном кофейнике. До полудня — работа. В двенадцать легкий ленч. Отдых, чтение детектива. После полудня — работа. Может быть, визиты. Ужин в семь. Затем гости. Ночью полстраницы Шекспира или китайские стихи в переводе Артура Уэйли. Радио. Детектив.

Америка, 1944

* * *

Нацистская Германия безоговорочно капитулирует. В шесть утра по радио выступает президент. Слушаю и смотрю на цветущий калифорнийский сад.

Америка, 1945

* * *

Думаю, вид городов, лежащих в развалинах, не подействует на меня чересчур угнетающе. Такое впечатление уже произвели люди, превращенные в развалины.

1948

* * *

Первая весна в Европе за последние восемь лет. Краски растительного мира намного свежее и нежнее калифорнийских. Планировка не рассчитана с математической точностью, как в декоративных садах и на плантациях Калифорнии. И виллы говорят скорее о старых грехах.

Швейцария,1948

* * *

Удивлен обилием полевых и лесных цветов на старом, изрядно тронутом цивилизацией континенте.

Швейцария, 1948

* * *

Встаю обычно в половине шестого. Готовлю кофе или чай на спиртовке, читаю немного Лукача или Гёте. Приподнимаясь со стула, вижу на стене большую литографию с брейгелевскими танцующими крестьянами. Походив по красному ковру, сажусь за работу. Светает только около восьми, и тогда глаза начинают различать за окном очертания развалин. (На следующий день