практически все занятия десятиклассников.

Меня запихнули в этот клоповник, а папочка перешел от мирных переговоров к конкретным угрозам и запоздалому воспитанию, а я послушалась, сделала вид пристыженной девочки, получала пятерки. И, если бы не Константин Жуков, к новому году меня бы перевели в прежний лицей, но нет, мямле и хлюпику нужно было все испортить!

— Ненавижу! — взревела я, заставляя стеклянную колбу на парте жалобно звякнуть. — Как же я его ненавижу!

Даже Андрей — местный авторитет, которого боялись не только школьники, но и взрослые мужики — физруки — отошел от меня на приличное расстояние, слившись с учебно-наглядными пособиями. Однажды он увидел, как я дралась на кулаках с наркоманами, решившими отобрать мой кошелек и новенький айфон.

В тот вечер отец повез меня в самый убогий район нашего города, чтобы показать новую школу, а я психанула и выбежала из машины. Долго бежала, не разбирая дороги, и очухалась в каких-то трущобах, где меня заприметили нарики. Они решили, что я — легкая добыча, и отобрать мои вещи не составит труда, но не зря говорят, что внешность обманчива!

Я дралась, как богиня, выплескивая на них всю накопившуюся злость и обиду и оттачивая умения, приобретенные за годы практики общения с папиными охранниками. С семи лет я начала осваивать приемы самообороны, пока Ритка плавала в бассейне и ходила на балет. Вопреки моим стремлениям, мамочка называла меня «нежным цветочком», считала хрупкой тростиночкой, а я рвалась в бой при каждом удобном случае, и маме пришлось уступить. Я била грушу крошечными кулаками и приводила этим папочку в дичайший восторг, пока он не понял, во что вылились многолетние тренировки. Пока Ритка росла домашним цветочком, я превратилась в сорняк, от которого тщетно пытаются избавиться и которой невозможно превратить в нечто культурное. Папочка до сих пор называет Ритку цветочком, а меня сорняком.

В тот злополучный вечер Андрей помог мне расправиться с обкуренными парнями, ведь их было трое на меня одну, и с тех пор мы «не разлей вода». Мне бы радоваться, но его тупая рожа, жаргон и привычка всем говорить, что мы пара — бесили больше, чем присутствие Кости Жукова в моей жизни. Хотя, нет, Костика не переплюнет никто!

— Городничая! — в кабинет вошла заведующая, сверкнув в сторону Андрея зверским взглядом. Эта мымра с крашеной фиолетовой пудрой на голове вместо волос, женщина «старой закалки» и настоящий питбуль в образе Марь Степанны, сжала в кулак старую костлявую руку и потрясла им перед моим лицом. — Я предупреждала тебя о последствиях, дорогуша?

Я тоскливо кивнула головой, пряча глаза и с тоской прощаясь с новеньким лицеем. Ни за какие «печальные глазки» и обещания папочка не вернет меня обратно в нормальные условия существования.

— В кабинет директора, Городничая, живо! Там тебя уже ждут родители Константина Жукова, как и твой отец. И не стыдно?! У такого благородного и щедрого человека и такая дочь. Позор!

Сопровождаемая до самого первого этажа подобными словоизлияниями, я спустилась по лестнице и дотопала до нужной двери, обшитой деревянными рейками. Табличка с надписью: «Директор школы» поистрепалась и требовала замены, а некоторые буквы стерлись, оставляя только «ректор кол». Раньше я бы посмеялась, представляя лысого стручкообразного Степана Федоровича в очках и старом облегающем свитере с оленями, но там меня ждал не только он, но и папочка с приговором на всю оставшуюся школьную жизнь:

«Никакого возвращения в престижный лицей!»

— Алена, — позвал меня знакомый до боли голос, и я дернулась, но Марь Степанна вцепилась в мое плечо клещами и не отпускала, боясь, наверное, что я брошусь на Костика и разорву его глотку зубами. — Можно нам поговорить, Марья Степановна, пожалуйста?

Костя выглядел достойно во всех смыслах, против этого не попрешь! Стильная прическа а-ля «праведник всея Руси» — прилизанная светлая челочка бесила меня неимоверно — костюмчик с иголочки, и как только его еще на полосы не порвали местные ребятки из трущоб, серьезное лицо и очечки в золотой оправе, на которые папа Константина, наверное, ни один год зарабатывал. А эти темные глаза, полные укора…

Я поежилась и отвернулась, бубня себе под нос:

— Если ты себя стерилизуешь прямо сейчас, то поговорим. Очень надеюсь на то, что фамилия Жуковых оборвется на твоем существовании.

Его никто не просил переходить в эту мухосранскую школу из лицея следом за мной. Пусть теперь не жалуется, что огреб от Андрея и его ребят. Да, тонкое лицо Костика просится само, чтобы на нем оставили следы чьи-нибудь кулаки. Правда, сейчас не такое уж тонкое, потому что багровый синяк и заплывший глаз прилично подпортили физиономию Жукова.

— Ты, Городничая, недостойна такого парня, как Костя, — пафосно высказалась Марь Степанна, а я закатила глаза и подавилась воплем ужаса.

— Ален, прекрати, — теперь голос Костика звучал по-новому: требовательно и отрывисто, наверное, поэтому я остановилась и кивнула Марь Степанне, мол, буду паинькой, убогого не трону. Она благополучно скрылась в приемной, а я засунула ладошки поглубже в карманы рваных джинсов и приготовилась слушать. Не хотелось признаваться самой себе, но стыд заливал меня изнутри жаром, а мокрые руки говорили о том, что нет мне оправдания и прощения и, тем не менее, не я тащила сюда Жукова, так не мне и отвечать за его заплывший глаз и багровый синяк.

— Ты чего-то хотел? — спросила я Костика, поднимая глаза и встречаясь с его прямым взглядом и какой-то изломанной полуулыбкой.

— Я прощаю тебя, Ален, и говорю родителям, директору и твоему отцу, что Андрей напал на меня не по твоей указке, но при одном условии.

— Слушаю, — сказала я сухо, когда вся моя сущность трепетала от одного лишь света, забрезжившего в конце тоннеля.

— Через полтора года ты поступаешь в тот же универ, что и я… — Он выдержал многозначительную паузу. — Попробуешь сделать все по-своему, и твой отец узнает не только о сегодняшнем происшествии, но и о твоем поведении в лицее, о деньгах, которые вы отнимали у слабых и беспомощных.

Мне снова захотелось затолкать руки поглубже в карманы джинсов, но я сдержалась, и взгляд Костика тоже выдержала.

— Кто ты такой, чтобы судить меня? Откуда ты вообще знаешь?

— Я много, о чем знаю, а еще больше догадываюсь. — Произнес он тихим задушенным голосом и мне показалось, что