Сен-Тропеза. Пуссе пытался отговорить ее от этой затеи, уверяя, что ничего не смыслит в покупках. Однако Брижит настаивала на своем, и в конце концов ее гость был вынужден сдаться — ведь если он не поедет с ней, ей придется остаться дома. Они вдвоем отправились на машине в город, припарковались около порта и по узким пустынным улочкам дошли до магазина.

Пуссе был уверен, что им удалось остаться незамеченными.

Когда же, всего через каких-нибудь четверть часа, они выходили из магазина, у выхода на тротуаре их уже поджидали человек сорок. По Сен-Тропезу уж прокатился слух, что Бардо в городе, и Пуссе пришлось силой прокладывать ей дорогу.

Но, по крайней мере, в Сен-Тропезе, когда Брижит отправлялась куда-нибудь с друзьями, — хотя само по себе это тоже было неудобством, — ей, как правило, еще удавалось отделаться легким испугом. В иных местах и иных ситуациях ее преследователи оказывались совершенно неуправляемы. Бывало, что единственной возможностью для нее улизнуть из отеля или со съемочной площадки было подыскать себе дублершу, загримировать ее под Брижит Бардо и отправить в главную дверь, чтобы, пока толпа не раскусила ее маневр, юркнуть через черный ход. Однако следует заметить, эта уловка сработала всего несколько раз. Досужие поклонники вскоре додумались блокировать все входы и выходы.

«Она не просто страдала от своей славы, — заметил ее старый приятель, Джо де Салерне, с которым дружба связывала ее более 30 лет. — Дело даже не в этом. Ее жизнь превратилась в ад. Она была словно загнанный зверь».

В Италии какой-то сумасшедший пытался среди ночи вломиться к ней в номер. Во второй раз это ему удалось, и он держал ее в страхе до тех пор, пока на ее крики не подоспела полиция.

В Женеве в первый вечер съемок картины «Частная жизнь» полиция была вынуждена оцепить площадку, чтобы как-то сдержать натиск тысячной толпы. Тем не менее хорошо одетая дама сумела-таки пробраться сквозь кордон и, обнаружив Брижит, принялась плевать ей в лицо. А спустя несколько недель там же, в Швейцарии, когда Брижит вместе со знакомой делала покупки, толпа окружила их со всех сторон, прижав к витрине ювелирного магазина. Не выдержав такого напора, стекло треснуло, и пленницы упали внутрь.

В Португалии, во время праздничного концерта, толпа буквально заблокировала вход, и пока Брижит продиралась к дверям, с ее платья отлетели все пуговицы. В Риме во время съемок кто-то, чтобы только сфотографировать ее, разбил окно в женском туалете.

В Лондоне, во время съемок ленты «Очаровательная идиотка», перед съемочной площадкой ее уже поджидали пятьсот человек. Давка была такая, что Брижит даже не смогла выйти из машины. В надежде очистить улицу полицейский велел шоферу завернуть за угол и объехать квартал. Спустя полчаса толпа уже разрослась до тысячи человек, и тогда полиция дала распоряжение пропустить Брижит. В результате лондонские уличные сцены снимались в павильоне во Франции.

В Париже, когда Бардо отправилась купить себе сумочку, за ней по пятам увязалось четыре машины, до отказа забитые репортерами и фотографами. Как-то раз в Мерибеле, на Рождество, когда Брижит выходила из квартиры, направляясь на ночную мессу, какая-то старуха, поджидавшая ее на улице, принялась обзывать ее «сукой» и «потаскухой», а затем стала швырять в нее камнями. В который раз разыгралась сцена в духе Марии Магдалины.

«Слава приятна первые полгода, — говорит Брижит, — самое большее — год, а затем ты уже сыта ею по горло, если, конечно, ты не отъявленная дура».

БУРЖУАЗИЯ

сть во Франции одна расхожая шутка. Некий господин ищет себе секретаршу, и к нему обращаются три молодые женщины — американка, англичанка и француженка. Будучи не в состоянии сделать выбор, он решает устроить небольшую проверку, чтобы выбрать ту, что лучше других ответит на его вопрос: «Вы — единственная женщина на частном самолете, кроме вас на борту еще два десятка мужчин, все они красавцы, мужественные, мускулистые атлеты. Ваш самолет терпит в пустыне катастрофу. Вокруг ни души, кроме вас и этих мужчин. Что вы будете делать?»

Американка отвечает, не раздумывая: «Я умею позаботиться о себе. В тех местах, откуда я родом, все еще жив дух Дикого Запада. Так что я выманю всех этих парней из самолета, сама быстро прыгну назад, забаррикадирую дверь и буду ждать, когда подоспеет помощь».

«Прекрасно, — говорит мужчина и обращается к англичанке: — А вы?»

«В стране, откуда я родом, — поясняет та, — веками живет традиция галантного отношения к женщине. Вы сами знаете, рыцари в начищенных до блеска доспехах и все такое прочее. Так что я выберу себе самого сильного парня, с самыми крепкими мускулами и постараюсь убедить его, что он должен защитить мою честь. Уверена, что он мне не откажет».

Мужчина кивает, явно довольный ответом. «Хорошо, — говорит он и поворачивается к француженке: — А вы?»

Та задумывается и медлит с ответом.

Мужчина теряет терпение и удивленно переспрашивает ее: «Вам что, непонятен вопрос?»

Француженка пожимает плечами: «Разумеется, понятен. Но в чем проблема?»

Когда Билли и Джо вернулись домой в Штаты после второй мировой войны — «Большой войны», как было принято говорить в те годы, когда все еще давали войнам порядковые номера, — как только речь заходила о Франции, они тотчас начинали подмигивать друг другу и обмениваться многозначительными улыбками.

«Эти французы! — игриво подмигивали они друг другу, — секс прочно засел у них даже в мозгах!»

Им довелось вкусить соблазн в первые две недели в Париже сразу после освобождения города, и они отпраздновали поражение немцев с какой-нибудь Мими или Фифи, а может, и с той и другой вместе. И снова многозначительное подмигивание. «Эй, да эти девчонки носят черное белье! Вы когда-нибудь видали американку в черном белье? Боже милостивый, разве в Кливленде увидишь нечто подобное?»

Но ведь в глазах всевозможных Билли и Джо Франция, в первую очередь, была страной, подарившей миру маркиза де Сада, игральные карты с обнаженными женщинами, запрещенные книги и приставку «французский» к таким словам, как «поцелуй», «открытка», «письмо» и «тост».

Чего им, однако, не дано было знать, так это того, что в далекие стародавние времена французская женщина была совершенно бесправным существом. Мучительно медленный процесс идеализации женщины начался в XII–XIII веках, то есть в эпоху рыцарства. Трубадуры воспевали их ласки, что, в свою очередь, привело к тому, что порой женщины не знали, куда им деваться от своих обожателей. Где-то в середине XIV века