- 1
- 2
- 3
- 4
- 5
- . . .
- последняя (17) »
Оскопляют его
манерной
куртуазностью,
Присущей разве что
не подросшим ценителям,
Чем лишают
его (!)
громогласности
Трибуна
и умов покорителя.
* * *
Да будьте хоть трижды шкипером вы Или юнгой в нескладной матроске (Как сказал нам Владимир Владимирович, Да не этот, а тот — Маяковский), Звёзды кем-то не зря в небесах зажжены: Было нужно так в замках воздушных, Чтобы шхуны, что нам в управленье даны, Добирались до гаваней нужных.
* * *
Наверно, скучно на Олимпе. От сотворенья дней святых Все обладательницы нимбов И обладатели же их,
А также прочие сидельцы У тронов нимбоносных лиц, Плетения интриг умельцы И либреттисты небылиц, —
Все эти «чудные» созданья Поперегрызлись столько раз, Что скука их существованье Зацементировала с тщаньем Пластичных эпоксидных масс.
И броуновское движенье Интриг, подстав и окаянств Среди Олимпа населенья В конце концов ушло в забвенье Глубин аидовых пространств.
Пассионарность близорука, И даже божие дела Сумеет размолоть дотла… Сильны, непобедимы скука И эпоксидная смола.
* * *
Какое дивное творенье — Картина Шишкина «Дубы». Так передать переплетенье Резной, причудливой листвы,
Теней ажурных паутинку В морщинистых стволах дерев И света лёгкую грустинку, Как нежный девичий напев.
Весь образ шишкинской дубравы, Что будто сотворён волшбой, — Он и простой, и величавый, Но не картинный, а живой.
* * *
У молодых поэтов чувства Сильнее звонких рифм и ритма. Для них как ложе от Прокруста — Правописания энигма.
Зачем им синтаксис, когда их «Быть иль не быть…» сомненьем гложет? Они поэты — пусть прозаик Себя лингвистикой кукожит.
Для них все ямбы и хореи, Анапест, дактиль — словоблудье. Они заняли эмпиреи, Где нет любви, а есть безлюбье.
Но верим: опыт, сын ошибок, Придя со временем бесценным, Избавит от полуулыбок Над их стихом несовершенным.
Стих зазвенит, как песни скальдов, Лучистым, живописным словом. А новый Пушкин скажет: «Ай, да Я сукин сын в венке лавровом!»
* * *
Иногда напишешь так, Что и сам Восхитишься этим, как Чудесам.
И откуда это всё У меня? Стихоплётство, то да сё, Вся фигня.
Так изящно иногда Изложу, Что заплещет красота За межу.
Но порою свой успех Повторить Невозможно как на грех! Как тут быть?
Коль придумать я бы смог Стихомер, Им оценивал бы слог И размер.
И тогда бы каждый стих И сонет Были б слаще дорогих Мне конфет
И вкуснее бы, чем в доль- ках арбуз. А пока оценка толь- ко на вкус.
Для красот стихов аршин Не найдёшь. Я — не Пушкин-сукин сын, Но — хорош!
Полишинель
Он зудел, заикаясь, стараясь Донести эпохальную весть. Дескать, тайна сия велика есть, Если только — вощще! — она есть.
1. Ах, как две наших сущности — в принципе разные, Плотно схвачены временем в нечто одно: Тошно-сочное, яркое — и слегка несуразное, Как «Алжирские женщины» версии О.
2. Нам не нужно быть в Гернике, Нам достаточно Горловки. И «Алжирские женщины» Даже версии О Не годятся в соперники Фрескам горловским огненным, Что войною зловещею Жглись на стенах домов.
* * *
Престранный мир, где каждый человек Готов скрутиться в жгут противоречий И стать для Чеховых, Толстых, Лопе де Вег Прообразом их злободневных скетчей;
Готов и на словах, и на мечах Он выйти победителем из спора. А мальчики кровавые в глазах Проявятся… Но вряд ли очень скоро.
* * *
Наш выбор сделан. Мы, надеюсь, Не буридановы ослы, И выберем, не канителясь… Хоть муки выбора милы.
Милы иллюзией, что можем Мы выбором своим сменить Процесс с названьем «Лезть из кожи Вон» — на процесс с названьем «Жить».
* * *
С младых годов был равнодушный К навозной сущности побед Тот самый Авгий, чьи конюшни Не очищались тридцать лет.
Дух разлагающейся плоти Его нимало не мутил, А даже возбуждал и вроде, Вы не поверите, пьянил.
* * *
Я исполнен пустого апломба, Я рисуюсь немного, читая Книгу тонких новелл Ляо Чжая, Как интеллектуальную бомбу. Как интеллектуальный феномен Я ту книгу небрежно листаю… В том, что рядом никто Ляо Чжая Знать не знает, — уж я не виновен.
* * *
На Земле мы одни На все восемь её миллиардов. Так не будем же ни Сожалеть, ни искать вариантов, В коих наша судьба Нас проносит мимо макушки Надземного столпа, На который вознес себя Пушкин.
* * *
Избавь меня, Господи, от сомнений; Сделай жизнь мою, Господи, тихой и ровной; Излечи от терзающих размышлений О ненужности нашей пустословной.
Дай зренье мне, Господи, да такое, Чтоб в жизни жестокой и несправедливой, Узреть проявленье Твое всеблагое К нам, недостойным и суетливым.
* * *
Когда б поэтов щедро награждали Дензнаками за их общенье с Музой, Они бы как тогда живописали Суть бытия — с желаньем иль обузой?
Ведь их монетизация принудит Творить в созвучье лишь с монетным звоном. От лишней денежки поэта не убудет, Но зазвучит ли он в созвучье оном?
* * *
Не зря, наверно, Тот, Кто создал Галактик яркие спирали Нас отдалил от них и звёзды Сместил в немыслимые дали.
Всё для того, чтоб наши цели Познать вселенские соцветья Мы с вами сохранить сумели На многие тысячелетья.
* * *
Начитавшись с утра Маяковского, сидя в туалете, Выхожу, заряженный его бешено рваным ритмом: Хочется вывернуть всё наизнанку на этом свете, Поставить с ног на́ голову, выйти на смертную битву.
Сердце от чувств этих давит резиновым мячиком, В мир нервно впиваюсь расширенным глазом я. Берегитесь, буржуи, питающиеся рябчиками И зажёвывающие их (блин!) ананасами.
* * *
Его пророческие мантры, Как и вещания Кассандры, Не принимались и не шли На пользу жителям Земли. Ведь, как известно, у пророка В своём отечестве без срока Лицензии пророчить нет. Такой вот эксцентриситет.
* *
* * *
Да будьте хоть трижды шкипером вы Или юнгой в нескладной матроске (Как сказал нам Владимир Владимирович, Да не этот, а тот — Маяковский), Звёзды кем-то не зря в небесах зажжены: Было нужно так в замках воздушных, Чтобы шхуны, что нам в управленье даны, Добирались до гаваней нужных.
* * *
Наверно, скучно на Олимпе. От сотворенья дней святых Все обладательницы нимбов И обладатели же их,
А также прочие сидельцы У тронов нимбоносных лиц, Плетения интриг умельцы И либреттисты небылиц, —
Все эти «чудные» созданья Поперегрызлись столько раз, Что скука их существованье Зацементировала с тщаньем Пластичных эпоксидных масс.
И броуновское движенье Интриг, подстав и окаянств Среди Олимпа населенья В конце концов ушло в забвенье Глубин аидовых пространств.
Пассионарность близорука, И даже божие дела Сумеет размолоть дотла… Сильны, непобедимы скука И эпоксидная смола.
* * *
Какое дивное творенье — Картина Шишкина «Дубы». Так передать переплетенье Резной, причудливой листвы,
Теней ажурных паутинку В морщинистых стволах дерев И света лёгкую грустинку, Как нежный девичий напев.
Весь образ шишкинской дубравы, Что будто сотворён волшбой, — Он и простой, и величавый, Но не картинный, а живой.
* * *
У молодых поэтов чувства Сильнее звонких рифм и ритма. Для них как ложе от Прокруста — Правописания энигма.
Зачем им синтаксис, когда их «Быть иль не быть…» сомненьем гложет? Они поэты — пусть прозаик Себя лингвистикой кукожит.
Для них все ямбы и хореи, Анапест, дактиль — словоблудье. Они заняли эмпиреи, Где нет любви, а есть безлюбье.
Но верим: опыт, сын ошибок, Придя со временем бесценным, Избавит от полуулыбок Над их стихом несовершенным.
Стих зазвенит, как песни скальдов, Лучистым, живописным словом. А новый Пушкин скажет: «Ай, да Я сукин сын в венке лавровом!»
* * *
Иногда напишешь так, Что и сам Восхитишься этим, как Чудесам.
И откуда это всё У меня? Стихоплётство, то да сё, Вся фигня.
Так изящно иногда Изложу, Что заплещет красота За межу.
Но порою свой успех Повторить Невозможно как на грех! Как тут быть?
Коль придумать я бы смог Стихомер, Им оценивал бы слог И размер.
И тогда бы каждый стих И сонет Были б слаще дорогих Мне конфет
И вкуснее бы, чем в доль- ках арбуз. А пока оценка толь- ко на вкус.
Для красот стихов аршин Не найдёшь. Я — не Пушкин-сукин сын, Но — хорош!
Полишинель
Он зудел, заикаясь, стараясь Донести эпохальную весть. Дескать, тайна сия велика есть, Если только — вощще! — она есть.
Пикассовое
1. Ах, как две наших сущности — в принципе разные, Плотно схвачены временем в нечто одно: Тошно-сочное, яркое — и слегка несуразное, Как «Алжирские женщины» версии О.
2. Нам не нужно быть в Гернике, Нам достаточно Горловки. И «Алжирские женщины» Даже версии О Не годятся в соперники Фрескам горловским огненным, Что войною зловещею Жглись на стенах домов.
* * *
Престранный мир, где каждый человек Готов скрутиться в жгут противоречий И стать для Чеховых, Толстых, Лопе де Вег Прообразом их злободневных скетчей;
Готов и на словах, и на мечах Он выйти победителем из спора. А мальчики кровавые в глазах Проявятся… Но вряд ли очень скоро.
* * *
Наш выбор сделан. Мы, надеюсь, Не буридановы ослы, И выберем, не канителясь… Хоть муки выбора милы.
Милы иллюзией, что можем Мы выбором своим сменить Процесс с названьем «Лезть из кожи Вон» — на процесс с названьем «Жить».
* * *
С младых годов был равнодушный К навозной сущности побед Тот самый Авгий, чьи конюшни Не очищались тридцать лет.
Дух разлагающейся плоти Его нимало не мутил, А даже возбуждал и вроде, Вы не поверите, пьянил.
* * *
Я исполнен пустого апломба, Я рисуюсь немного, читая Книгу тонких новелл Ляо Чжая, Как интеллектуальную бомбу. Как интеллектуальный феномен Я ту книгу небрежно листаю… В том, что рядом никто Ляо Чжая Знать не знает, — уж я не виновен.
* * *
На Земле мы одни На все восемь её миллиардов. Так не будем же ни Сожалеть, ни искать вариантов, В коих наша судьба Нас проносит мимо макушки Надземного столпа, На который вознес себя Пушкин.
* * *
Избавь меня, Господи, от сомнений; Сделай жизнь мою, Господи, тихой и ровной; Излечи от терзающих размышлений О ненужности нашей пустословной.
Дай зренье мне, Господи, да такое, Чтоб в жизни жестокой и несправедливой, Узреть проявленье Твое всеблагое К нам, недостойным и суетливым.
* * *
Когда б поэтов щедро награждали Дензнаками за их общенье с Музой, Они бы как тогда живописали Суть бытия — с желаньем иль обузой?
Ведь их монетизация принудит Творить в созвучье лишь с монетным звоном. От лишней денежки поэта не убудет, Но зазвучит ли он в созвучье оном?
* * *
Не зря, наверно, Тот, Кто создал Галактик яркие спирали Нас отдалил от них и звёзды Сместил в немыслимые дали.
Всё для того, чтоб наши цели Познать вселенские соцветья Мы с вами сохранить сумели На многие тысячелетья.
* * *
Начитавшись с утра Маяковского, сидя в туалете, Выхожу, заряженный его бешено рваным ритмом: Хочется вывернуть всё наизнанку на этом свете, Поставить с ног на́ голову, выйти на смертную битву.
Сердце от чувств этих давит резиновым мячиком, В мир нервно впиваюсь расширенным глазом я. Берегитесь, буржуи, питающиеся рябчиками И зажёвывающие их (блин!) ананасами.
* * *
Его пророческие мантры, Как и вещания Кассандры, Не принимались и не шли На пользу жителям Земли. Ведь, как известно, у пророка В своём отечестве без срока Лицензии пророчить нет. Такой вот эксцентриситет.
* *
- 1
- 2
- 3
- 4
- 5
- . . .
- последняя (17) »
