Её речь прервалась громкими всхлипываниями. Истерика всё-таки вырвалась из-под контроля новым потоком слёз и невнятным бормотанием. В конечном счете, её ноги подогнулись, и Викторию рухнула на колени, прижав ладони к глазам. Глядя на такое рыдающее ничтожество с беспорядочно копной волос на голове в зелёной ночной сорочке с потемневшим воротничком, таившееся под маской богатой жены успешного ресторатора, скрывавшего в банке около миллиона рублей, я ощутил нарастающий триумф, предвкушающий безупречный вкус победы. Слышащийся жалобный стон доставлял мне великое блаженство, сравниться с которым не мог ни единый редкий писательский успех или любое доброе слово, сказанное в мой адрес. Я ощущал, как накаляются струны души, и радость стремительно переполняла её, даруя фантастические образы сознания. Именно так и чувствуют себя люди, сумевшие побороть долго мучившего их человека, увидеть, как построенная течением жизни непробиваемая оболочка превращается в хлипкий картон и разрывается во всех ранее непробиваемых местах и обнаружить за ним пустоту.
Это и есть триумф – сказочное ощущение полёта в чистой голубизне неба над чёрной, грязной землёй, откуда каждый наблюдает за тобой с неприкрытой завистью и ненавистью.
– Что значит, не могла? – моя тень пала на неё.
– Я не могла оставить его одного, – не отрывая ладоней от лица, пробубнила Виктория. – Он всё ещё п-продолжал любить меня – л-любить всей душой. Развод тяжело бы отразился на нём, а я вовсе не хотела мучить его, – руки опустились на колени. – Появилась крайне затруднительная ситуация: я не могла уйти от Ромы, а от мысли, что, общаясь с Даниилом, я изменяю ему, меня мутило. Я даже не хотела думать, что вообще изменяю ему, потому цианистый калий, полученный с помощью связей Даниила, стал единственным возможным решением этой проблемы… Я помогла Роме избавиться от тяжёлой муки.
Я понимал, что в части сказанном перемешалась как правда, так и ложь, послужившая сладкой вишенкой – элегантным украшением подаваемого блюда. Да – она убила Романа, лежа под уральским ресторатором, и ситуация в точности пахла изменой. Но действительно ли она испытывала к своему бывшему мужу жалость, и убийство совершилось в корыстных помыслах, дабы избавить его от тяжкой душевной боли? Если говорить только правду, то мне не виделся в её словах хоть какой-то смысл, убедивший меня поверить добродетели Виктории. Она вновь пытается показать себя с лучшей стороны, свалив большую часть вины на убитого. Я бы даже не удивился, обнаружив, что и ей самой не известна истинная причина поступка.
– Я ведь говорил о том, что не хочу больше слушать твою ложь.
Виктория вскинула заплаканные глаза, глупо смотря прямо на меня.
– Это – чистая правда, – её голос осип. – Я не лгу.
– Заткнись, – смешок сорвался с моих губ. – Это уже не имеет никакого значения…
Я вплотную приблизился к Виктории и резко схватил её за горло. Нежные руки с наманикюренными пальчиками обвились вокруг моего запястья. Рот широко раскрылся в беззвучном крике и вдохе неожиданности. Такими слабыми и незначительными оказались попытки освободиться от железной хватки и пропустить в лёгкие глоток воздуха.
– Пожалуйста… не надо…
Глазами она умоляла о пощаде. Вся невинность, которая содержалась в подлой душе девушки, сосредоточилась в них. Внезапно она показалась мне такой нежной, такой красивой и бесподобной, и где-то на задворках сознания впервые шевельнулась жалость к ней, и желание убить заметно ослабло. Глаза… такие чистые. Изумрудная радужка окаймляла бесконечно чёрный зрачок. Красота бесподобной музы, опьянившая разум творца.
Но тут все чары испарились, как по щелчку их заклинателя, и я вдруг понял, что именно этим детским взором она смотрела на Романа, подсыпая яд в его кружку с чаем или кофе. Прежняя сила вернулась ко мне и рука сильнее сжала рукоять ножа.
– Ты ведь совершаешь преступление… – проскулила Виктория последние слова, прежде чем навеки умолкнуть.
– Нет, – расползаясь в улыбки и мотая головой из стороны в сторону, ответил я. Правая рука с зажатым лезвием взмыла вверх. – ЭТО НЕ ПРЕСТУПЛЕНИЕ – КРОВАВАЯ МЕСТЬ!
Виктория истошно закричала, и нож, прочертив в воздухе широкую дугу, вошёл в её грудь…
Эпилог
«Неужели я сумел сделать это? – не переставал вертеться в голове навязчивый вопрос. – Неужели свершилось явью то, что ещё вчера казалось мне невозможным?»
Ответ пришёлся ласкающим лицо ночной свежестью воздухом и непрекращающейся трелью сверчков. Я закрыл глаза и с облегчением вздохнул. «Да, я действительно сумел сделать это». И как же приятно растянулись мгновения в пребывании собственного торжества. Пятнадцать минут назад я всё ещё находился в доме Романа и внимательно всматривался в физиономию Виктории, навеки застывшую в несбыточной молитве. Её тело пало поражённое сразу же после первого удара. Пала на выступающий из-под ковра линолеум, и кровь не спеша потекла из глубоких ран по изящному телу, растекаясь под ним алой лужей. Три удара – три раны – три подтверждения в вышесказанном.
Возвращался я домой уже в своём обличие. Обезумевший зверь, жаждущий убийства будто наркоман – свёрток марихуаны, умер во мне так же быстро и неожиданно, как и родился. Вновь я стал самим собой – писателем-неудачником, и прежняя мысль, что всё происходящее не имеет реальной основы, вскружила мне голову своей простотой, заманчивостью и правдоподобием. Только вдобавок я оказался носителем тяжкого греха, и картины произошедшего чётко видятся мною, отчего некий холодок пробегал по жилам. Но от чего так силён мой страх? «Боязнь прибытия полицейских», – отвечу я и, наверное, закричу от накатившегося ужаса.
Но это будет позже. Гораздо позже, ибо сейчас ничто не посещало мою голову, кроме невообразимой лёгкости духа, подобно которой доводилось мне испытывать лишь однажды, когда записная книжка Романа, представившаяся небольшим помятым от многократного использования блокнотиком с множеством исписанных различными идеями и отдельными элементами будущих произведений листков, опустился на мои черновики. Я стоял в рассеянном лунным сиянием мраке на заднем дворе, где ограда слегка покосилась к обвалившемуся берегу реки, а в руках держал копну одежды. Кровь была не замеченной мною до того момента, пока не зажёг свет в салоне «ауди». Лицо оставалось чистым, но вот джинсы и полы кофты, вероятно, забрызгались во время убийства Виктории. Хотя я прекрасно
