Annotation

Небольшая история о любви

Касперович Алла

Касперович Алла

Синее-синее небо

СИНЕЕ-СИНЕЕ НЕБО

- Деда! Ну, деда-а-а-а...

Маленький Нырлюша уже полчаса безуспешно пытался разбудить своего сладко дремлющего на солнышке дедушку. Старик отмахивался во сне от любимого внука, как от назойливой мухи. Но малыш даже и не думал сдаваться. Он схватил деда за длинную белую как первый снег бороду и дернул изо всей силы, которую только имел в свои неполные пять лет.

- А? Что? Где? - от неожиданности старик свалился с лавки, больно ударившись спиной. Хорошо хоть, что падать было не высоко, а так бы потом и костей не собрали. - Нырля, ты чегой-то творишь?

- Деда! - мальчик лучезарно улыбнулся своим почти таким же беззубым, как у деда ртом. - Скучно мне!

- Ась? - старик замер, не донеся руку до рубахи, чтобы отряхнуть ее от песка и пыли. - Нырля, разве ж можно из-за этого честных людей будить?

- Ну да! - малыш улыбнулся еще шире, но, на всякий случай, отошел подальше.

Старый Мокша покачал головой, кряхтя поднялся на ноги и снова уселся на лавку. Да. Добротная получилась. Не зря они тогда с Михмасем у лесничего за самогон это бревнышко выкупили. Эх, когда ж это было-то? Да лет сорок уже, поди, минуло, а лавка как новехонькая. Да уж, были времена... А теперь уже и руки не те, да и глаза почти ничего не видят. А ведь когда-то он и хату свою вот этими самыми руками построил.

- Деда, ты опять заснул? - спросил малыш, рискнув подойти поближе. Он уже не боялся расправы - дед долго злиться не мог.

- А? Что? Нет. Задумался я.

- А о чем? - глаза мальчика загорелись - он очень любил дедовы рассказы.

- Молодость вспоминал свою... - ответил старик, улыбнувшись и тут же поморщился. Все-таки он сильно ударился - спина напомнила о себе болью.

- Молодость... - Нырля попробовал новое слово на язык. - Молодость... Деда, а что это такое? Молодость твоя.

- Это, мой милый, - усмехнулся старик и потрепал мальчика по растрепанной рыжей макушке. - Ну... это... Ты сейчас молодой, мамка твоя молодая, батька молодой... и я был молодым, когда на твоей бабке женился...

- Деда, а как вы с бабулей познакомились? Ты мне не рассказывал! Вас сосватали, да?

Старик посмотрел на небо. Ясное. Ни облачка. И такое синее. Синее. Как ее глаза.

***

В тот день небо было таким же чистым, солнце нещадно палило, заставляя тех, кто работал в это время в поле все чаще вытирать капли пота, стекающие по их лицам и спинам. Душок стоял такой, что даже надоедливые мухи и слепни не решались на близкое расстояние к селянам. Хотя им, скорее всего, жара также не доставляла никакой радости, и они решили дождаться ночной прохлады, чтобы продолжить свою охоту. Что ж, в отличие от селян, они могли себе это позволить.

А до обеда еще было далеко. Мокша и радовался этому, и злился. Сегодня наступил именно тот день. Больше откладывать было нельзя. Мужик он или не мужик, в конце-то концов? Ну и что, что волосы на лице только недавно появились и скорее напоминали легкий цыплячий пушок, нежели грубую мужскую щетину? Зато он был не обижен ростом, да и силушкой тоже. Правда, мамка почему-то этому не очень радовалась, называя его безруким увальнем. Подумаешь, все горшки в доме переколотил! Но он же не специально! С кем не бывает...

- Мокша! - крикнул отец. - Ты чего столбом стал? Коси давай! До вечера управиться должны.

- А? Ага.

- Вот же увалень уродился! Ток ма что сильный, а розума как у бабы!

- Батя!

- Что - батя? Коси давай молча. Мать скоро обед принесет.

- Это... батя, а можно я обедать не буду, а в село ворочусь? Я быстро.

- А зачем это тебе? - спросил отец, прищурившись. - Что ты там забыл?

- Батя, дело у меня там... - еле ворочая губами, ответил Мокша. Он опустил глаза и залился краской.

- А... - отец понимающе улыбнулся. - Понял. Дело молодое. Сам таким был. К Марыське, небось, побежишь?

Мокша кивнул, не в силах вымолвить ни слова - язык отказывался его слушаться. Отец, как всегда, видел своего сына насквозь. А ведь Мокше казалось, что никто не догадывается о его чувствах к первой красавице на селе. Ну и что с того, что она старше? Кому какое до этого дело? Главное - любовь! Только вот здесь Мокша был не совсем уверен. Точнее, совсем не уверен. А вдруг она его не любит? Именно это он и собирался сегодня выяснить. Вообще-то Мокша давно хотел узнать как Марыся к нему относится, но никак не мог набраться смелости. Так и не найдя нигде храбрости, он сам себе назначил день, когда уже нельзя будет никак отступить. А смелости как не было, так и не появилось. Но ничего не поделаешь - мужик же все-таки.

Время летело слишком быстро. Вот уже и мать спешила с узелком в руках. Есть-то как хотелось! Но нельзя. Некогда. Еще нужно было до села добежать успеть и обратно вернуться - поле было скошено только наполовину. Отец и старшие братья его потом по головке не погладят, если он от работы отлынивать будет. Его ведь и так самым бестолковым в семье считали.

В животе громко заурчало, и мокша, пробормотав что-то невнятное, выхватил краюху хлеба из узелка и что есть духу припустил к селу. Он пытался жевать на ходу, но у него ничего не получалось, поэтому на полпути пришлось остановиться и быстро доесть остатки хлеба. Глядя в след мокше, мать и отец одновременно покачали головами и вздохнули:

- И в кого он такой?

***

Чем ближе была изба Марыси, тем медленнее бежал Мокша. Уже у самой двери юноша остановился, не смея стучать. А вдруг ее дома нет? Нет, точно! Она наверняка к колодцу за водой пошла. Надо идти туда. Успокоив себя этим, Мокша резко развернулся и пошел туда, где, как он прекрасно знал, Марыси точно не будет. Девушка с малолетства была слабенькая и тяжелые ведра с водой носить не могла. Соседки судачили на лавочках о том, что Марыське барыней родиться надо было, а не селянкой. Тем более, что она такой красавицей выросла - чернявая, чернобровая, румяная как яблочко наливное. А от ее очей и вовсе взгляд отвести нельзя было - такие они синие были. Такие синие, как то небо над головой.

Все парни местные, да и заезжие тоже за ней собачонками бегали. Только вот матери их были