кроме него не осталось людей, которые бы считали познание достойной работой. Однако таких энтузиастов он давно не встречал. Народ волновало только одно — личное выживание. Его клиенты искренне не понимали, зачем нужно добывать знание, если оно никогда не пригодится в реальной жизни? Петров отвечал одинаково: это всего лишь моя прихоть, не направленная на получение выгоды, хочу и занимаюсь, разрешения ни у кого спрашивать не собираюсь.

               Иногда Петров терял контроль над собой. Думал, что стоит попробовать спасти человечество. Почему бы не попробовать, если тебя просят об этом, и ты знаешь, как это сделать. Но вовремя останавливался, потому что это был бы подлый обман. Петров не знал, как спасти человечество, и сомневался, что это возможно. Он честно признавался в этом, но никто не верил. Но ему до этого не было никакого дела. Не он бегал в поисках новых случаев нарушения причинности, клиенты сами к нему приходили и охотно делились своими проблемами. Некоторые случаи были по-настоящему необъяснимы и загадочны. Но самое удивительное — несмотря на то, что Петров пока еще не помог ни одному из своих клиентов, по крайней мере, так он думал, меньше их не становилось. Он объяснял этот эффект только тем, что озабоченные своими проблемами люди действительно чувствуют необъяснимое облегчение после встречи с ним.

               Вот и сегодня ранним утром позвонил очередной попавший в неприятную ситуацию советник и попросил о встрече. Петров честно его предупредил, что работа, которой он занимается, не предусматривает помощи клиентам, так что рассчитывать на него не следует. Новый клиент ответил интересно: «Это неважно!» Это было неожиданно и красиво.

               Петров не был лично знаком с этим человеком. Точнее, он слышал о его существовании, но встречаться не приходилось. Он знал лишь то, что Филимонов  ведущий советник из Института Спасения. Большой человек, при должности, но чем конкретно занимается, постороннему человеку понять трудно.

               А вот о Петрове Филимонов наверняка слышал. Вряд ли что-то хорошее. Должно было случиться что-то по-настоящему странное, чтобы советник такого уровня обратился за помощью к человеку, изгнанному из Института за вредные идеи. Впрочем, Филимонов ничем не рисковал. Всем было известно, что Петров никому не отказывает и лишних денег не берет. А в случае неудачи (естественно, с точки зрения Института Спасения) Филимонову будет приятно сознавать, что дело провалил не он, а давно разоблаченный Петров. Есть люди, которым крайне важно не признавать себя проигравшими при любых обстоятельствах. Кто угодно может опозориться, только не они. Петров, конечно, знал об этой особенности касты советников — сваливать свои ошибки на других, но относился к этому с иронией, потому что испортить его реноме еще больше они не могли, даже если бы занялись этим специально.

 Филимонов опаздывал

               Филимонов опаздывал. Нельзя сказать, что для Петрова это стало неожиданностью. Наоборот, подтверждало, что он был прав, когда согласился выслушать очередного советника из Института. Не должен будущий клиент быть пунктуальным. Это противоречило бы теории ошибок, которой занимался Петров. По его расчетам, Филимонов вполне мог появиться часа через три после условленного времени. Или через четыре. Или на следующий день. Петров был готов к любому развитию событий. Уметь ждать — этому он научился уже давно. Жаловаться на необязательность клиентов ему было бы странно. В конце концов, эти люди были интересны именно потому, что случившиеся с ними события выбили их из привычной колеи. С некоторых пор Петрова интересовали странные ошибки, которые совершают практически все советники. И самая удивительная из них — принципиальная неготовность согласиться с тем, что мир устроен совсем не так, как они привыкли думать.

               Было время, когда Петров пытался спорить, но успеха не достиг. Советники не желали его слушать. Они почему-то были уверены, что у них патент на единственно верные представления, которые ни при каких обстоятельствах не могут оспариваться. Сначала Петров удивлялся, а потом стал открыто и жестоко издеваться над обладателями так называемых «окончательных» знаний. Когда мания величия советников достигала критической черты, Петров спрашивал: «Что же вы, братцы, прошляпили такое важное событие как Конец Света? А ведь это ваша работа». Советники обижались и грязно ругались. Не удивительно, что советники не любили Петрова и считали его занятия отвлеченной белибердой, не достойной обсуждения. Пока не попадали в сложное положение.

               И еще — советники пока еще не смогли опровергнуть предупреждение инопланетян. А значит, они согласились с тем, что привычная и налаженная жизнь разумных обитателей Земли подходит к бесславному концу.

               Петров был пессимистом. Он с грустью признавал, что катастрофа уже произошла. Само по себе заявление инопланетян уничтожило человеческий мир. До Конца Света далеко, но история человечества уже закончилась, потому что история — это не то, что произошло когда-то и с кем-то, история — это то, из чего произрастает будущее. Но землян лишили любого будущего. И хорошего, и плохого. Этого оказалось достаточно, чтобы человеческая жизнь немедленно потеряла смысл.

               Иногда Петров с грустью думал о том, что при других обстоятельствах из него получился бы хороший ученый. Занимался бы экзопланетами, нейтронными звездами или короткими радиовсплесками — красота. Но познание потеряло смысл и свою социальную функцию. Оно больше не имело отношения к интеллектуальной жизни человечества. Наступили по-настоящему темные времена, когда любое, даже самое выдающееся научное открытие остается невостребованным. Поскольку никого не может заинтересовать, так как шансов для его реализации больше нет.

Филимонов пришел 

               Филимонов появился только через четыре часа. Петров с сожалением отметил, что настроение у предполагаемого клиента хуже некуда. Это было предсказуемо, но не желательно. Можно было подумать, что это он поджидал Петрова, теряя свое драгоценное время попусту и переживая из-за его необязательности.

               — Вы не нравитесь мне, Петров, — сказал Филимонов резко, вместо приветствия. — И то, чем вы занимаетесь, не нравится. Если бы не безумные события, в которые я оказался замешан не по своей вине, ни за что бы не обратился к вам.

               Петров философски пожал плечами. Его трудно было вывести из себя такими бессмысленными заявлениями. Разве хорошие