будут чаще встречаться с родителями, которые уже давно жили на два города.

А я... В общем, я прервала славную семейную традицию, став первым неудачником в нашей семье.

Хотя ничто не предвещало моего фиска: закончив школу с отличием, я поступила в университет на факультет романо-германской филологии (для тех, кто в теме); на учителя английского языка (для всех остальных). Поступила сама – на бюджетное отделение, чем очень обрадовала всю свою семью. Нет, родителям не было жалко денег – они могли оплатить обучение не только в нашем Кубанском, но в каком-нибудь Московском музе, но… моё попадание на бюджет как бы подтверждало и серьёзность моих намерений, и моё трудолюбие.

Правда, и отец, и брат отнеслись к моему выбору скептически – мол, мама в школе продержалась всего десять лет, а я (несмотря на то, что ни разу не технарь) такая же въедливая и педантичная, как маман.

Брат ещё ржал как придурочный: либо дети не выдержат меня – либо я их.

—Шла бы ты, как бабка и дед сразу преподавать студентам, — вздохнул отец, не разделяя веселья брата. – И нервы целее, и статуса больше.

Но я неожиданно для самой себя упёрлась (точно, сдуру пересмотрела старый добрый «Доживём до понедельника» ) и, заручившись поддержкой мамули, усердно демонстрировала свою въедливость и педантичность все последующие четыре года, став обладательницей заветного красного диплома и почти сразу же — первой записью в трудовой книжке.

И вот тут семейная программа дала сбой.

Я — бывшая отличница, гордость школы и родного факультета… не прижилась в школе. От слова совсем.

Я была готова к школьникам – балбесам, была готова защищать тех, кого «не поняли», помогать отстающим, но… не выдержала интриг в учительской. Меня считали выскочкой. Не продолжательницей учительской династии – а дочерью той самой Бережко, которая «наживалась на двоечниках».

Надо ли готовить, что каждое моё дополнительное занятие с детьми рассматривались профессиональным коллективом под лупой презрения. Промучившись около года (профессиональная гордость не позволяла мне бросить школьников без учителя посередине учебного года), я уволилась сразу же после того, как в школе прозвенел последний звонок – и вместе с выпускниками ( не в смысле, в одной компании, а смысле в тот же день) напилась до потери пульса.

Как назло, в тот вечер родители решили нежданчиком нагрянуть в Краснодар – и обнаружили меня, рыдающую возле потухшей шашлычницы.

Родители сразу чувствуют когда их детям плохо. И слов не надо… А уж когда дочь рыдает над поломанными спичками….

Обняв меня, мамуля начала осторожно выспрашивать, что случилось. Я не смогла рассказать ей всего, лишь скупо признавшись, что школа меня окончательно достала – и сегодня я подала на расчёт.

Поняв, что я бьюсь в самой настоящей истерике, мамуля тут же позвонила жене брата, и пока Регинка ехала к нам домой, отпаивала меня сладким чаем.

—Я же говорил, что не стоит идти работать в школу, — качал головой отец, избегая приближаться ко мне рыдающей. – Даша, ты же у нас не просто аккуратистка – отличница, ты у нас идеологический педант, которому тяжело принять, что мир вокруг него неидеален.

—Зато Дашуня узнала, как работать с детьми, которым не интересен предмет, — возмутилась мама. – Мне это когда – то дало огромный толчок вперед. Да половина моих учебных программ была составлена на то, чтобы в первую очередь заинтересовать ребенка определенной темой.

Регина, экстренно примчавшая по зову мамы (и не успевшая даже смыть с себя студийный грим), вторила мамуле, доказывая, что всё получилось даже лучше, чем могло было быть:

—Дашуня, чего реветь – то? Ты не застряла в школе на двадцать лет, получила бесценный год опыта – радоваться надо.

Обступив, обе родственницы пытались убедить меня, что всё хорошо – точнее, всё даже лучше, чем я себе запланировала – и сейчас как раз время, чтобы немного скорректировать мою профессиональную дорогу.

— Дашка, да с твоим образованием, тебе все дороги открыты, — широко улыбалась Регина, поглаживая меня по руке. – И не надо годами работать на категорию, чтобы нормально получать. Выбирай – не хочу.

—Вот-вот, — кивала ей в такт мамуля. – Даша, солнышко, если бы я в своё время не ушла из школы, то у нас сейчас не было бы этого прекрасного дома; у меня не было бы возможности сопровождать в поездках твоего отца, путешествовать по разным странам, знакомиться с новыми людьми… Я бы сидела в школе и рыдала бы над тройками своих учеников.

—Это звучит как настоящий тост, — призадумавшись, выдала Регина.— Галина Илларионовна, давайте выпьем вина за это.

Вино – та половина бутылки, которую я до сих пор не осилила, стояла рядом на столе.

В общем, пока я умывалась, пока приходила в себя, родственницы успели выпить по бокалу красного, разжечь шашлычницу – и даже перепоручить жарить уже очень поздний ужин папуле… который сейчас внимательно за мной наблюдал.

Вспомнив отцовские слова про несправедливость, я поняла, что его обмануть мне не удалось.

— Ты как, дочка? – спросил он, отставив мясо в сторону. – Как ты себя чувствуешь?

Он явно хотел поговорить со мной по душам, но рвущаяся оградить меня от всего плохого и грустного Регина, тут же выскочила вперед.

— Дашуня сегодня отмечает, — воскликнула Регина, отсалютировав мне бокалом. – Празднует.

—Ага, — кивнула я, стараясь улыбнуться. – Отмечаю последний школьный звонок.

—Но…— папа перевёл взгляд с меня на Регинку, а затем и на маму. Распитие вина в такой трагический момент ему определённо не нравилось. – Даш, может, не стоит рубить всё с плеча? Что ты собираешься делать дальше? Да, это работа сложная, тяжелая — и мы всегда тебя об этом предупреждали. Но ты же всегда мечтала работать в школе – о чем много лет твердила нам с мамой.

Я растерянно посмотрела на отца.

Да, мечтала… как в «Доживем до понедельника». Строгий костюм, деловая причёска… Только вот террариум в учительской куда хлеще. А может, это просто я слабая.

— Она мечту сменила,— тут же нашлась Регина, заметив мою полную растерянность.

— И правильно, — кивнула, подходя к нам, мама. — Взяла эту высоту – надо браться за следующую.

Папа… папа просто пожал плечами и позвонил Андрею – видимо, желая сдержать рвущуюся