думал, — ответил Санек. — А бой ментам давать я, честно говоря, не собираюсь. Я их врагами не считаю. Если кто во всем виноват, так я сам и эти мои «друзья», что довели до жизни такой. — Рукой Санек показал на кучу полных и пустых бутылок, лежащих на полу автомобиля у моих ног. — Вот этих «друзей» давно пора расстрелять. В общем, так, Дима, если сейчас проскочим — хорошо. Если нет — сдадимся. Ты что скажешь?

— Ладно, действуй, как решил. У меня тоже нет другого выхода.

5

Перед въездом в поселок на обочине увидели милицейский мотоцикл и стоящих рядом двух милиционеров. Еще мы не доехали до них метров семьдесят, как один из них стал махать палкой, показывая на обочину дороги. Санек сбавил скорость и сделал маневр, будто собирается остановиться, но в самый последний момент резко дернул ручку передач и газанул. Машина, взбрыкнув, рванулась вперед. Я смотрел в заднее окно. Сначала менты прыгнули на мотоцикл и пошли за нами. Но уже на выезде из поселка с противоположной стороны мотоцикл отстал, а потом и совсем остановился.

— Лихо, Санек, ты их сделал, — сказал я и заметил, что у него все лицо было в капельках пота.

Ни слова не сказав и не сбавляя скорость, Санек сидел, ухватившись руками за баранку. И только километров через десять он сказал:

— Будто пронесло, — и тыльной стороной ладони вытер пот со лба. — Коммунисты так просто не сдаются.

— А ты что, Санек, коммунист? — спросил я.

— Был когда-то, — последовал ответ. — Когда в армии служил.

Я, откровенно говоря, всегда коммунистов ненавидел за то, что они убили моих родителей и меня самого почти всю жизнь держали в своих тюрьмах и лагерях. В большинстве своем это были подонки и мерзавцы, которые хапали партийные билеты как беспроигрышные хлебные карточки. Хотя встречал я коммунистов и порядочных людей, но редко. Да тот же «кум» Шаров на «особняке» уж на что зверь был, но честный и справедливый. Не зря же в народе пословица есть: «В семье не без урода». Да! Еще я кинофильм в зоне видел, «Коммунист» называется. Вот тоже человек был ништяк. Мужики даже говорили: «Если этот Урбанский придет на зону, так ему лучшие нары и пайка всегда будут».

Километров за двадцать до города-героя Санек повеселел, остановил машину и сказал:

— А давай-ка, Дима, еще вмажем. Да надо машину бросать, на ней я в город не поеду. Точняк заловят.

Всю дорогу молчавший Хома тоже оживился, спросил:

— А ночевать где? Здесь, что ли? У меня брат в Волжском двоюродный. Можно было к нему заехать.

— Пока, Хома, заезжать никуда не будем. Я что думаю, — сказал Санек, — сейчас надо от «антилопы» избавиться. А не то мы на ней как раз в ментовку попадем. А добираться до Волгограда на попутных будем.

— Слушай, Санек, ты прав. Давай лайбу сейчас куда-нибудь под откос пустим покувыркаться, — предложил я. — И пусть менты потом нас по больницам ищут. Дадим ментам такую наводку.

— Этот вариант не пройдет. Я сам, пока ехали, думал над ним. Менты, они тоже не дураки. Могут не клюнуть на эту инсценировку. Лучше мы машину в кювет отгоним и оставим прямо с ключами. Ночью до хрена любопытных тут ездит. Пусть угоняют. Могут подумать, какой-нибудь пьяный любитель «лохматых сейфов» с бабой в кусты заперся. Рядом видишь, какая чудная лесополоса для этого дела приспособлена. Если кто угонит наш «жигуль», пусть тому вдвойне хуже будет. Пусть сам потом с ментами разбирается и за все наши похождения отдувается, — сказал Санек.

— Ну ты, братан, голова. Прямо Черчилль настоящий, — подумав, ответил я. — Тогда давай сваливать. Оружие и жратву забираем. Ты, Санек, от ружья приклад отстегни, а то в сумку не влезет. Главное, из рабства мы вырвались, теперь нам не хватало ментам «затяпаться».

Мы быстро собрали шмотки. Санек отогнал «Жигули» с обочины дороги в кювет, выключил мотор. И мы, немного отойдя от машины, стали дожидаться какой-нибудь попутной. Наш классный «прикид» давал основание полагать, что и ночью нас кто-нибудь подберет на дороге. Да и «отмазка» у нас была клевая: вон машина обломалась, стоит. И, глянув на пустую машину, я подумал: когда я еще на такой покатаюсь? Всю жизнь меня на «воронках» и в вагонзаках катали. Вот где всласть я накатался. Бывало, «идешь по блоку» (из одной зоны в другую), так по два-три месяца из вагона не вылазишь, кроме как на оправку. Пожалуй, года два я на колесах и провел.

6

Только третья машина остановилась на наши взмахи руками. Это был красный «Москвич» с астраханскими номерами, за рулем сидел молодой парень кавказской наружности. Через открытое окошко он спросил:

— Что, обломались?

— Да, землячок, — ответил я. — До Волгограда подбрось?

— Садитесь.

Втроем мы сели в машину. Я сел спереди, а саквояж с оружием поставил у себя между ног. Пока ехали, разговорились. Парня зовут Курбан, сам из Махачкалы, а в Астрахани брат старший живет, и машина брата.

Санек ничего лучшего не придумал, как представить нас учеными, занимающимися раскопками курганов, что остались после Чингисхана.

— И нашли чего? — поинтересовался Курбан.

— Ага, нашли. Мы там в районе Элисты нашли вставные челюсти размером с самогонный аппарат, — пошутил я, вспомнив слова из песни Володи Высоцкого. — Нам тоже не помешало бы сейчас свои челюсти размять немного. Давай, Санек, банкуй, а то наш профессор Паниковский совсем что-то загрустил.

Санек достал из сумки водку, закусь. Курбан оказался малым с понятиями. Он свернул на обочину и остановил машину. Стали ужинать. От водки Курбан отказался, поел только. А мы выпили, закусили. Настроение поднялось. Я спросил Курбана:

— Тебе, Курбан, в день рождения отец с матерью подарки дарили?

— Конечно. У нас так принято, — ответил парень.

— Мы тоже хотим тебе подарок сделать.

— Так у меня день рождения еще не скоро.

— А это не имеет значения. Это на будущий твой день рождения, — сказал я и достал из сумки разобранное ружье, подумав при этом: «Зачем нам оно? Куда мы с ним? Автомата и пистолета за глаза нам с Саньком хватит». Хому я в расчет не принимал. Я давно определил ему роль «каина» (нестойкого участника воровской группы).

— Вот, держи, Курбан. Будешь на сайгаков охотиться, — сказал я и протянул парню ружье. — Патронташ тоже возьми.

Парень взял в руки ружье, и я заметил, как заблестели у него глаза. Он долго ничего не мог сказать от неожиданности, а потом сказал:

— Большое вам спасибо за подарок. Таких подарков у меня в жизни еще не было. Если вы скажете мне сейчас отвезти вас в Нью-Йорк, я, клянусь, отвезу вас туда.

Потом Курбан вырулил на дорогу, и мы поехали. Въехали в Волгоград, проехали «Родину-мать», освещенную