зеленую лягушку. Он посадил лягушку на подрагивающий живот больной, затем, закрепив вазочку над головой женщины, посыпал пудрой ее дергающееся тело.

Мы тряслись от страха, в то время как отец приказывал злым духам оставить женщину и войти в лягушку. Внезапно женщина откинула голову и испустила ужасающий крик. Лягушка соскочила с ее живота и ударилась о порог. Женщина вырвалась из рук державших ее, покатилась по столу и тяжело упала на пол. Она всхлипывала и кусала губы и язык; лицо ее было в кровавой пене.

В конце концов она затихла на полу. Отец сказал, что она исцелена, и мужчины дали ему денег. Они подняли безжизненное тело и понесли его к двери, снова и снова кланяясь отцу и называя его «Великим магом».

Мое раннее детство было наполнено обидой и страхом. Дети в большой семье всегда ощущают недостаток внимания со стороны родителей. Я боялся отца и матери и того колдовства, которое совершалось у нас дома каждую ночь.

В последнее мое лето перед школой отец закрыл меня в голубятне. Как-то поздним вечером он застал меня выгребающим деньги из кошелька матери. Я попытался бежать, но он поймал меня за загривок:

- Нет, ты не убежишь, малыш. Ты должен заплатить за свое воровство.

- Я ненавижу тебя! - закричал я.

Он встряхнул меня и поставил перед собой.

- Я научу тебя разговаривать с отцом!

Взяв меня подмышку, как куль с зерном, он прошел через темный двор к голубятне. Я слышал, как он возился с замком.

- Оставайся здесь, с птицами, пока не запомнишь урок.

Он захлопнул за собой дверь, оставив меня в полной темноте. Я услышал, как щелкнул замок, и уже приглушенный отцовский голос:

- И никакого ужина.

Его шаги затихли.

Я был охвачен страхом, кричал, разбил кулаки о дверь, пинал ее. Внезапно раздалось хлопанье крыльев, и сверху слетели потревоженные птицы. Я закрыл лицо руками, истерично закричал, а птицы яростно клевали меня. Рухнув на пол и закрыв голову руками, я пытался защитить глаза и старался не слышать ужасающего хлопанья крыльев над головой.

Казалось, прошла вечность, прежде чем дверь открылась, и отец вытащил меня во двор.

- В следующий раз ты вспомнишь это, прежде чем красть, - зло сказал он. - Теперь мойся - и спать.

В ту ночь я кричал во сне, вспоминая пикирующих на меня птиц.

Моя обида и ненависть к отцу и матери копились и весь следующий год, когда я пошел в школу. Я ненавидел всех власть имущих. Мне исполнилось 8 лет, когда я окончательно отрекся от родителей. Это случилось летом. Была жара, мама и несколько пришедших к нам медиумов сидели за большим столом в гостиной комнате и пили кофе. Я устал от игр с братьями и вошел в дом, подбрасывая в руке мячик. Один из гостей сказал матери:

- Твой Никки - хитрый малый, очень похож на тебя. Ты можешь гордиться им.

Мама тяжело взглянула на меня и покачала головой, откинувшись на спинку стула. Ее глаза закатились, она вытянула руки перед собой, пальцы ее начали дрожать, потом она медленно подняла руки над головой и заговорила нараспев, как заклинание:

- Это... не мой... сын. Нет, это не мой сын... не мой. Это сын сатаны, дитя дьявола.

Мяч выпал у меня из рук и покатился по комнате. Я прислонился к стене, а мама исступленно продолжала, то понижая, то повышая голос:

- Нет, не мой... не мой. Рука Люцифера над его жизнью... Перст сатаны руководит им... Перст сатаны коснулся его души... Пометил зверя в его сердце... Нет, не мой... нет, не мой...

Я смотрел, как слезы бегут по ее щекам. Внезапно она повернулась ко мне с широко открытыми глазами и пронзительно закричала:

- Дьявол, уходи! Изыди, дьявол! Оставь меня, сатана! Прочь, прочь, прочь!

Меня охватил страх. Я убежал в свою комнату и бросился на кровать. «Не ее дитя... дитя сатаны... не любит меня... Никому не нужен... Никому не нужен!».

Затем подступили слезы, и я стал кричать. Боль в груди была непереносимой, и я бил кулаками о кровать, пока силы не покинули меня.

И тут знакомая ненависть наполнила меня. Она захлестнула мою душу, как волна захлестывает коралловый риф во время прилива. Я ненавидел свою мать. Боже, как я ненавидел ее!

Вбежав с криком в комнату, где она все еще сидела с гостями, я ударил рукой по столу и заорал: «Я... я н-ненавижу тебя! Я... отомщу... Я отомщу тебе».. Я был настолько переполнен ненавистью, что меня шатало; язык запинался.

Двое младших братьев с любопытством выглядывали из-за двери, я оттолкнул их и выбежал. Скатившись по ступеням, я забрался под крыльцо, в холодное темное место, где прятался, бывало, и раньше. Скорчившись в темноте и пыли под лестницей, я слышал смех женщин и слова матери: «Я же говорила вам, что это дитя сатаны».

Как я ненавидел ее! Я желал уничтожить ее, но не знал как.

Молотя кулаками, я плакал от отчаяния и вздрагивал в конвульсиях. «Ненавижу тебя! Ненавижу! Ненавижу!!» - кричал я. Но никто меня не услышал - я был никому не нужен. В бессильном отчаянии я зачерпывал горстями пыль и разбрасывал ее в разные стороны. Она оседала на моем лице и, смешиваясь со слезами, превращалась в потёки грязи.

Наконец, приступ неистовства закончился и я замолк. В стороне слышались голоса играющих детей. Один из мальчиков пел о птицах и бабочках. Я чувствовал себя совершенно одиноким, измученным ненавистью и страхом. Слышал, как захлопнулась дверь голубятни, тяжелые шаги отца. «Что ты здесь делаешь?» - спросил он. Я смолчал. Он пожал плечами и пошел наверх, захлопнул за собой дверь. «Никому не нужен», - думал я. Голос отца присоединился к женским голосам, и смех в комнате стал громче. Я понял, что они смеются надо мной. Волны ненависти снова захлестнули меня, и я опять разрыдался. « Я ненавижу тебя, мама! Ненавижу тебя! Ненавижу!» - мой голос эхом разносился в тишине дома.

Вконец опустошенный, я повернулся на спину и плакал, пока не уснул, обессиленный.

Когда я проснулся, солнце уже село за океан. Лягушки и сверчки продолжали свои песни. Я выбрался из-под лестницы. Песок скрипел на зубах, тело было покрыто грязью. Холодная роса обжигала ноги.

Отец вышел из дома, и луч желтоватого света упал на меня.

- Свинья! Что ты делал под домом весь вечер? Посмотри на себя. Нам не надо свиней. Вымойся, потом иди ужинать.

Я подчинился. Но под струями воды я понял, что отныне буду ненавидеть всегда, что больше не полюблю никого. И никогда больше не стану плакать. Страх, грязь и ненависть - вот удел сына сатаны. Я начал свой бег...

Во многих пуэрториканских семьях принято посылать сыновей, когда они подрастают, в Америку. Пришло время и шестеро моих старших братьев покинули наш остров и уехали в Нью-Йорк. Все женились и жили теперь каждый своей жизнью.

Но я был еще слишком мал, чтобы уехать. Однако в