Мишкин. А мы с БОрисом выступали. В Америке нельзя без «Хавы Нагилы», поэтому репертуар у нас был интернациональный: БОрис пел на идише «Мама» и американский поп — то, что население Америки пело в то время; меня же тянуло на старые, sophisticated песни-романсы Сары Воу, Марлен Дитрих, и сомнений не возникало, что по-русски я должна петь «Караван», а не репертуар Пугачёвой, «Сингапур» Вертинского, а не песни Резника, хотя тогда они были куда выше уровнем, чем сегодня. Кнут всё-таки держал советских поэтов-песенников на каком-то возвышенном эстетическом пьедестале. Сегодня экономический диктат вернул их к аутентичному, к их родному — к параше, то есть. Возьмите вот Танича и его шедевр «Лесоповал».

К тому времени я побывала почти на всех студиях Голливуда, снималась в эпизодиках, пробовалась, часто была в телепередачах как манекенщица, ну и вообще, как я сказала, моё первое жилище в Лос-Анджелесе находилось прямо напротив знаменитых ворот в Paramount. Голливуд не был для меня этим манящим городом-грибом, построенным на дрожжах иллюзий, надежд, как писал Фицджеральд в незавершённом романе «Последний магнат». Тем более, все эти иллюзии и надежды развеиваются, когда в который раз голливудское божество — casting person — те, чьё имя российские переводчики голливудской видеопродукции даже не считают нужным упоминать, но от которых зависит, быть вам в Голливуде или не быть. Эти самые «casting by» становятся злыми и жестокими монстрами… «Вы очень красивая, intelligent looking (то есть, умно выглядящая) женщина, но по фильму наш русский профессор, с которым вы приехали в Америку, должен остаться здесь из-за нашей американской героини, а она не такая красивая, как вы. Получится неправдоподобно, понимаете ли…» И вы, конечно, понимаете. Иногда жалеете, что вам не 50, что вы не толстуха Токарева. Вот кого бы взяли в Голливуд 70-х — начала 80-х.

Джозеф Вамбау был когда-то полицейским. Ещё до отъезда из Советского Союза я смотрела фильм «Новые центурионы», снятый по его роману. В Америке же помню разрекламированный фильм «Луковое поле». Но Вамбау полицейским уже не был. И просто писателем ему, видно, наскучило быть. Голливуд же рядом! Как этого в фильме «Get Shorty» с Траволтой — «Схватить коротышку»… В Лос-Анджелесе даже наркодельцы лезут снимать кино. Так что этот бывший полицейский сам решил снять своё кино. Ну, как всегда: идиот-продюсер не понимает моей истории, звукорежиссёр ни черта не смыслит в моих персонажах… Вамбау сам выступал в роли продюсера. Я даже после премьеры фильма не поняла, почему он назван был «Чёрный шарик». Это же название по-русски красовалось на промо-майках — красных, конечно. «Black Marble».

Хорошо быть взятым в Голливуд! Так, чтобы на вас первым указал перстом своим самый главный. Тогда и все его подручные относятся к вам иначе. Они не видели вас в пресмыкающемся состоянии. Вы не обивали их пороги, не сидели в приёмных. Не трезвонили этим тёткам, — как на подбор, сукам! Вам не надо было ни с кем (обычно не с тем) спать, никому ничего сосать или лизать! Меня выбрал сам Вамбау. Можно сказать, сам пришёл ко мне. К Мишке в клуб. И выбрал за то, какая я есть. Это меня, наверное, очень извратило. Я думала, что так и должно и быть. И поэтому никому ничего не сосала и не лизала. А может, зря! Была бы, может, звездой! С кинематографическим багажом КГБ-шницы, а? Ну, у Вамбау в романе ничего оригинального не было. Была какая-то русского происхождения Наташа (я уже поэтому Наташей оставаться не могла) и главный персонаж — полицейский. Он с ней спит и ходит в русский ресторан, и танцует у неё дома под русскую музыку — под вальс. Музыка и слова Листова. Этого я тогда не знала. Это сейчас я сбегала в другую комнату и прочла имя автора в сборнике музыки отдыха «Ночь светла». Этот вальс я тоже пела, который купил мой металлический принц, гитарист и вокалист кошмарной «Коррозии металла». Так что утверждать, что металлисты слушают только своих, станет неверным.

«Чёрный шарик» Вамбау выпускала студия «Twentieth Century Fox» — «Двадцатый век Фокс». Главным-режиссёром был Франк Капра-младший. Его папа — суперрежиссёр Голливуда прошлого. А музыку к фильму писал Морис Жарр. Видимо, Вамбау пригласил его из-за «Доктора Живаго». К тому времени американцы считали тему Лары из фильма исключительно русской музыкой. Жарр также должен был аранжировать этот самый старинный вальс в моём исполнении, и запись должна была состояться в звукостудии «Фокс», а съёмки с моим участием проходили в «Мишкином клубе». Я и БОрис, собственно, изображали привычную нам рутину — выступали. На пол перед сценой был настлан ещё слой пола, и на него были уложены рельсы, по которым, как по маслу, возили тележку с оператором и камерой. Мне очень понравился человек с микрофоном на длинющем шесте. Он, как прыгун в высоту, бесшумно, на кошачьих будто подушечках передвигался с этим шестом с микрофоном, одетым в шубу, и ловил каждое слово. Можно было говорить еле живым шёпотом — и микрофон всё фиксировал. Когда мне представился этот человек задействованным в шоу: нагло-шикарная певица орёт, шепчет на сцене, мотаясь туда-сюда, а полуобнажённый атлет с этим шестом и микрофоном следует как заворожённый, нет, лучше как раб за каждым её звуком… Он бы олицетворял человека, поистине ловящего каждый мой вздох. Это, конечно, была бы я — нагло-шикарная певица — с плёткой! Я бы делала обманные движения и хлестала бы его — раба с шестом и микрофоном, когда бы он не поспевал за мной! О-о-о, какое бы это было зрелище! Но ничего подобного в фильме Вамбау, конечно, не было. Все русские, так сказать, сцены фильма были типично русскими — в представлении Голливуда. Ну и всей Америки, собственно. Балалайки, косоворотки и косорыловки (водка, то есть). Несмотря на советскую угрозу, выраженную наличием ядерного оружия, то есть, развитостью страны, её культуру западный мир отсылал к началу века, к временам крепостного права. Я никогда не могла понять, почему это так: верить в какой-то всемирный заговор против России, СССР было почти так же дремуче, как и воспринимать саму Россию/СССР исключительно по Чехову, которого ставили все театры Америки. С другой стороны, и сам СССР этому способствовал: фильмы Михалкова, опять же, по Чехову, ансамбли Моисеева и «Берёзки», Зыкины и «Лебединые озёра», икра и «Столичная», матрёшки и балалайки — вот российский набор экспорта. Надо сказать, что глядя из сегодня, пошли министерство культуры в Америку «Машину времени» или «Аквариум» тех времён, это бы картины не изменило, судя по отношению к звуку этих рокеров. А может, родилось бы новое течение в музыке — русский рок? Но дело прошлого. Сегодня они уже все туда съездили и подтвердили свою несостоятельность коммерческой