раздирать одежды Христовы, а бросали о них жребий. А тут — большее, чем одежды: живое Тело Иисуса Христа. Не какие-то там современные богословы так твердят, а сам Апостол, свидетель Христов. Кто же тогда те, худшие язычников, что когда-то давно разделили Церковь Божью, а теперь — хотя бы только из лени и безразличия — делают все, чтобы это разделение сохранить и укрепить? Когда Византия разорвала связи с Римом, говорили в оправдание себе о четырех отличиях в вере; сейчас, как слышно, нашли уже семьдесят два. Но не скрыть правды: большой грех и большой соблазн — это разрезание живого Христова Тела. Когда он сказал об этом своим ученым друзьям, прежде, чем успел прочитать похожую мысль, когда указал им на место в Евангелии, где говорилось о бросании жребия об одеждах Спасителя, — глянули на него удивленно и будто бы с уважением: рано сам хочет летать этот птенчик! Большой огонь горит в душе этого юноши!
А может, и преждевременно радовались. Да, Кунцевич пошел за своим владимирским пастырем, униатом Потием, в первую очередь из послушания, как и многие другие. А теперь уже стало ясно, что единство Церкви является потребностью его души, сердца и разума. Но все еще оставалось недорешенным.
Любил он Церковь. Возненавидел раздор, но при этом родную церковь никогда не мог покинуть. Не смог бы оторваться от нее.
А с Церковью этой творилось неладное. Он вырос на этой земле, видел, что происходит. Преодолевая сопротивление сердца, словно бередя собственные раны, хотел знать. Даже ценой боли.
По церковному уставу митрополита должны были выбирать епископы, а утверждать — король и Цареградский Патриарх; епископов выбирал митрополит. Но с конца XV ст. сам король назначал митрополита и епископов; митрополита должен был позже утвердить Патриарх, а епископов — митрополит. Это согласно праву. В действительности же ни митрополит не заботился о своем утверждении Патриархом, ни епископы — об утверждении митрополитом. Бывало и такое, что некоторых епископов совсем независимо от короля и митрополита назначали представители вельмож; так делали хотя бы князья Глинские на Полесье и Острожские на Волыни. Владыками становились не, как то велел церковный обычай, монахи, известные своей набожностью и ученостью, а случайные миряне, которые считали епископство синекурой. И в Римской Церкви случались протекции, но не могло такого произойти, чтобы кто-то стал епископом без ведома и согласия митрополита и чтобы мирянин без всякой подготовки и без посвящения делался епископом, не имея для этого никаких оснований, кроме панской милости.
Практиковались "экспектативы", т. е. гарантии будущего церковного сана еще при жизни епископа. В середине XVI ст. Иван Борзобогатый-Красинский, который через разгульную жизнь обеднел, купил себе в королевской канцелярии экспектативу на богатое владимирское епископство. Не знал он, что такую же экспектативу купил себе холмский епископ Лазовский, епископство которого не было таким богатым, как владимирское. Когда же в 1565 году умер владимирский епископ, эти двое стали воевать друг с другом. В конце концов, во Владимире остался Лазовский, а Красинскому отдали луцкое епископство, которым он и управлял долгое время, не будучи посвященным. Только под угрозой митрополичьего отлучения он принял посвящение в 1571 году. Но это не помешало ему, разогнать в Дубно василианских монахов: захватил их имущество и разграбил церковные ценности. Вместе с сыновьями напал на Жидычинский монастырь, пролил кровь, епископа Феофана, проживавшего там, выгнал, монастырь ограбил. Закрывал церкви и в самом Луцке. Его противник по владимирскому епископству Лазовский был не лучше: собственное духовенство обвинило его в воровстве, вымогательстве и разбое. Епископам должно быть неженатыми. Но епископы Холмский, Пинский и Перемышльский супротив церковных канонов с женами и детьми сидели на епископстве, а священникам-двоеженцам, которые после смерти своих жен снова, несмотря на право, женились, разрешали служить. Львовская Ставропигия в 1592 г. писала к Цареградскому Патриарху о том, что православный люд на Рим посматривает, не видя другого спасения от распутства и беззакония. Сам владыка львовский Гедеон Балабан получил епископство силой в борьбе с Иваном Лопаткою-Осталовским, а 30 лет его правления — это непрерывная череда бесправия, давления, грабежа и поборов православного люда, церквей и монастырей. Было на нем отлучение патриарха и митрополита, но его это нисколько не волновало. Сокровищницу Унивского монастыря захватил, богослужебную утварь церковную продал евреям, монахов в колодки заковал и под стражей держал в своем имении, чтобы не могли жаловаться и свидетельствовать против него. То же сделал и с имуществом Львовской Ставропигии, хотя она была освобождена из-под власти епископа и подчинялась патриархату. Сам патриарх писал о нем: "сотворил всякое лукавство неправедное и бессовестное". Выражение "балабанские обычаи" употреблялось в народе, когда говорили о чем-то негожем и позорном. Так же и полоцкий архиепископ Симеон продавал за деньги бенефиции, развод давал без каких бы то ни было канонических причин, лишь бы кому-нибудь услужить, так что даже королю Сигизмунду пришлось вмешаться, когда тот, ограбив свою собственную кафедральную церковь, превратил ее почти в руины. Одному вельможе дал развод без всякого на то основания и разрешил жениться на племяннице, что также было оскорблением Бога. Много можно было рассказывать о таких фактах, но больно и стыдно.
Конечно, не все были такими, далеко не все. Но дело в том, что все устройство тогдашней православной церкви было слабым и запущенным, не отвечало церковным канонам, а когда синоды пытались предупредить беду, их постановления оставались мертвой буквой, ибо патроны Церкви — аристократические роды Украины, Беларуси и Литвы — были сильнее расшатанного и нарушенного порядка церковного. Кто же должен был пресечь злоупотребления? Да ведь предшественник униата Рагозы киевский митрополит Онисифор Девочка сам не соблюдал каноны. Православная шляхта обвиняла его, что не заботится о вере и благе Церкви, что нет ей от него спасения, что пренебрегает церковными святынями, закрывает церкви, колокола продает, а в честных "монастырях живут игумены с женами и детьми и церквями святыми владеют". Церковные братства и Ставропигии, созданные с целью обновления Церкви и получившие от Патриарха освобождение из-под епископской власти, проводили не без протестантских влияний собственную политику, не всегда для Церкви полезную.
У Бога — Свои прямые тропки к душам людским, и над каждым в
А может, и преждевременно радовались. Да, Кунцевич пошел за своим владимирским пастырем, униатом Потием, в первую очередь из послушания, как и многие другие. А теперь уже стало ясно, что единство Церкви является потребностью его души, сердца и разума. Но все еще оставалось недорешенным.
Любил он Церковь. Возненавидел раздор, но при этом родную церковь никогда не мог покинуть. Не смог бы оторваться от нее.
А с Церковью этой творилось неладное. Он вырос на этой земле, видел, что происходит. Преодолевая сопротивление сердца, словно бередя собственные раны, хотел знать. Даже ценой боли.
По церковному уставу митрополита должны были выбирать епископы, а утверждать — король и Цареградский Патриарх; епископов выбирал митрополит. Но с конца XV ст. сам король назначал митрополита и епископов; митрополита должен был позже утвердить Патриарх, а епископов — митрополит. Это согласно праву. В действительности же ни митрополит не заботился о своем утверждении Патриархом, ни епископы — об утверждении митрополитом. Бывало и такое, что некоторых епископов совсем независимо от короля и митрополита назначали представители вельмож; так делали хотя бы князья Глинские на Полесье и Острожские на Волыни. Владыками становились не, как то велел церковный обычай, монахи, известные своей набожностью и ученостью, а случайные миряне, которые считали епископство синекурой. И в Римской Церкви случались протекции, но не могло такого произойти, чтобы кто-то стал епископом без ведома и согласия митрополита и чтобы мирянин без всякой подготовки и без посвящения делался епископом, не имея для этого никаких оснований, кроме панской милости.
Практиковались "экспектативы", т. е. гарантии будущего церковного сана еще при жизни епископа. В середине XVI ст. Иван Борзобогатый-Красинский, который через разгульную жизнь обеднел, купил себе в королевской канцелярии экспектативу на богатое владимирское епископство. Не знал он, что такую же экспектативу купил себе холмский епископ Лазовский, епископство которого не было таким богатым, как владимирское. Когда же в 1565 году умер владимирский епископ, эти двое стали воевать друг с другом. В конце концов, во Владимире остался Лазовский, а Красинскому отдали луцкое епископство, которым он и управлял долгое время, не будучи посвященным. Только под угрозой митрополичьего отлучения он принял посвящение в 1571 году. Но это не помешало ему, разогнать в Дубно василианских монахов: захватил их имущество и разграбил церковные ценности. Вместе с сыновьями напал на Жидычинский монастырь, пролил кровь, епископа Феофана, проживавшего там, выгнал, монастырь ограбил. Закрывал церкви и в самом Луцке. Его противник по владимирскому епископству Лазовский был не лучше: собственное духовенство обвинило его в воровстве, вымогательстве и разбое. Епископам должно быть неженатыми. Но епископы Холмский, Пинский и Перемышльский супротив церковных канонов с женами и детьми сидели на епископстве, а священникам-двоеженцам, которые после смерти своих жен снова, несмотря на право, женились, разрешали служить. Львовская Ставропигия в 1592 г. писала к Цареградскому Патриарху о том, что православный люд на Рим посматривает, не видя другого спасения от распутства и беззакония. Сам владыка львовский Гедеон Балабан получил епископство силой в борьбе с Иваном Лопаткою-Осталовским, а 30 лет его правления — это непрерывная череда бесправия, давления, грабежа и поборов православного люда, церквей и монастырей. Было на нем отлучение патриарха и митрополита, но его это нисколько не волновало. Сокровищницу Унивского монастыря захватил, богослужебную утварь церковную продал евреям, монахов в колодки заковал и под стражей держал в своем имении, чтобы не могли жаловаться и свидетельствовать против него. То же сделал и с имуществом Львовской Ставропигии, хотя она была освобождена из-под власти епископа и подчинялась патриархату. Сам патриарх писал о нем: "сотворил всякое лукавство неправедное и бессовестное". Выражение "балабанские обычаи" употреблялось в народе, когда говорили о чем-то негожем и позорном. Так же и полоцкий архиепископ Симеон продавал за деньги бенефиции, развод давал без каких бы то ни было канонических причин, лишь бы кому-нибудь услужить, так что даже королю Сигизмунду пришлось вмешаться, когда тот, ограбив свою собственную кафедральную церковь, превратил ее почти в руины. Одному вельможе дал развод без всякого на то основания и разрешил жениться на племяннице, что также было оскорблением Бога. Много можно было рассказывать о таких фактах, но больно и стыдно.
Конечно, не все были такими, далеко не все. Но дело в том, что все устройство тогдашней православной церкви было слабым и запущенным, не отвечало церковным канонам, а когда синоды пытались предупредить беду, их постановления оставались мертвой буквой, ибо патроны Церкви — аристократические роды Украины, Беларуси и Литвы — были сильнее расшатанного и нарушенного порядка церковного. Кто же должен был пресечь злоупотребления? Да ведь предшественник униата Рагозы киевский митрополит Онисифор Девочка сам не соблюдал каноны. Православная шляхта обвиняла его, что не заботится о вере и благе Церкви, что нет ей от него спасения, что пренебрегает церковными святынями, закрывает церкви, колокола продает, а в честных "монастырях живут игумены с женами и детьми и церквями святыми владеют". Церковные братства и Ставропигии, созданные с целью обновления Церкви и получившие от Патриарха освобождение из-под епископской власти, проводили не без протестантских влияний собственную политику, не всегда для Церкви полезную.
У Бога — Свои прямые тропки к душам людским, и над каждым в