будет брать голыми руками. Снова запели трубы зовущие товарищей* в атаку, снова загудела земля под копытами их чистокровных коней. Бок о бок, стремя к стремени, выравнивая на ходу ряды, покатилась стальная лава. Не многие гусары сумели сохранить целыми свои пики в прошлой атаке, и некогда было заменить их новыми из обоза. Но в чем у поляков никогда не было не достатка, так это в храбрых сердцах!
-------------------
*Товарищ - звание польского гусара, ибо предполагалось, что они равны происхождением доблестью друг с другом.
Польская батарея за сегодняшний день не раз уже переходила из рук в руки. Прикрывающая ее выбранецкая пехота, была слишком потрепана и деморализована в предыдущих атаках и потому побежала едва завидев приближающихся драгун. Большая часть пушкарей последовала за ними и только вконец разъярившийся де Мар, с несколькими своими соотечественниками дрались до конца, ухитрившись дать залп практически в упор. Однако, удержать порыв русских и немецких драгун у них не получилось. Влетев на батарею, они в мгновение ока вырубили ее защитников и если бы не Панин, неведомо как сообразивший что этот человек с безумными глазами - офицер, де Мара бы непременно постигла та же участь. Приказав связать брыкающегося пленника, Федор приказал готовиться к отражению атаки. Отдав своих лошадей коноводам, драгуны заняли позицию и приготовились ее защищать. На их счастье, Ходкевич не стал посылать против так дерзко вырвавшихся вперед драгун, своих гусар, а приказал отбивать пушки легкоконным валашским хоругвям. Тем не менее, бой получился тяжелым.
Русские и немцы, устроив из захваченных повозок и поврежденных лафетов импровизированную баррикаду, встретили своего противника дружными залпами из ружей и нескольких захваченных ими пушек. Причем некоторое количество стрелков, рассыпались вокруг позиции и вели огонь по противникам из-за неровностей местности. А если тем все же удавалось прорваться, их встречали острия багинетов. Впрочем, стрельба была настолько плотной, что большинство атак драгуны отбили, не доводя до белого оружия.
Тем временем, гетман повел в атаку своих крылатых гусар. Он прекрасно видел, что в солдаты герцога тащат с собой несколько пушек, но счел, что они не смогут удержать польскую конницу. И действительно, казалось, что никакая сила не сможет удержать эту величественную массу, катящуюся вперед как морская волна и сметающая рискнувшие стать на ее пути песчинки. Однако на сей раз волне пришлось бить не по песку, а по камню! Прекрасно вымуштрованные пехотинцы стали на их пути подобно незыблемым утесам, а залпы пушек и мушкетов, били наотмашь, как гигантские кувалды. Но самое главное, всякий раз, когда гусары приближались к вражескому строю, на их пути оказывались рогатки или, как их еще называли, "испанские козлы", вытащенные вперед проворными пехотинцами. Тех немногих кому удавалось преодолеть эти заграждения, тут же поднимали на острия пик. А тех, кому не посчастливилось упасть с коней, добивали из пистолетов или рубили тесаками ловкие ребята, передвигавшие по полю рогатки. Впрочем, Ходкевича было не смутить этой тактикой. Попеременно бросая в бой то гусарские, то казачьи хоругви, он ждал, когда наступит подходящий момент. Наконец, он решил, что пора пришла. Когда очередной наскок был отражен, польская конница, повинуясь его приказу, бросилась назад, имитируя бегство. Вот сейчас этот мекленбургский выскочка обрадуется и пошлет в атаку свое воинство, смешав ряды, а тогда стальная гусарская лавина сметет его воинство, как это бывало раньше под Киргхольмом или Клушином!
Описав широкую дугу, польские хоругви развернулись, и увидели, что их никто и не пытается преследовать! Наоборот, вражеская пехота остановилась и, кажется, готова вернуться назад.
- Какого черта он делает? - недоуменно спросил, наблюдавший за боем со стороны Владислав.
- Кто именно? - Осведомился с усмешкой Казановский.
- Как кто, герцог конечно!
- Приучает нас к тому, что его пехота вполне может противостоять нашей кавалерии, и, ей богу, у него недурно это получается!
- Но если он начнет атаку...
- Да с чего вы, ваше высочество, взяли, что он начнет эту злосчастную атаку? По-моему у него и так все прекрасно получается. Это мы его атакуем, а он отбивается, нанося нам всякий раз, куда большие потери, нежели терпит сам. Мы все ждем, пока он контратакует, а он только делает вид, что выходит вперед и с радостью наблюдает, как мы бьемся лбом в его укрепления.
- Что же делать?
- Не знаю, но уж явно не то, что собирается делать ясновельможный пан Ходкевич!
Пока они говорили, гетман снова решился атаковать. Гусарская конница, все убыстряя аллюр, подобно стальной лавине, накатывалась на русские войска. Казалось, что их плещущиеся на ветру прапоры закрывают небо, топот копыт вызывает землетрясение, а крылья за спиной вот-вот поднимут своих диковинных всадников ввысь. Увы, русским пушкарям было не до поэтических сравнений. Лихорадочно зарядив свои орудия и перекрестившись, они открыли огонь по новому врагу. Сначала в гущу вражеского строя влетели несколько ядер. Затем, когда они приблизились, в ход пошла картечь. Поляки всегда любили рассказывать всякие небылицы о крепости гусарских нагрудников, но даже если картечине и не удавалось пробить стальные латы, их обладатель все равно вылетал из седла со сломанным ребром или отбитыми потрохами. Тем не менее, польская кавалерия летела вперед, не обращая внимания на потери. Наконец доскакав до линии рогаток, спешившиеся казаки и гусары, попытались их растащить. То тут, то там, вспыхивали яростные схватки. Там где поляком удавалось преодолеть заграждения, их встречали пикинеры. Но самое главное, это была непрекращающаяся ни на минуту стрельба из мушкетов и пушек. Звуки выстрелов смешивались с треском ломающихся копий. Звон сабель перекрывал вопли умирающих, а яростные крики атакующих сливались с ревом пушечных залпов. Наконец, Ходкевич сообразив, что атака снова не удалась, приказал отходить. Вельяминов рвался преследовать отступавших поляков, но я пообещал ему, что повешу его на одном суку с Пронским, если он выйдет из-под прикрытия.
- Да, за каким нечистым ты нас в поле потащил, а в сечу не пустил? - Почти хрипел Никита, дрожа от ярости.
- Вот если бы ляхи прорвали нашу линию, нашлось бы и тебе дело, - спокойно отозвался я.
- Да мы бы их!
- Успокойся!
- Да, как же тут успокоишься. Ведь не раз и не два гусары под картечными залпами падали! Ну, ведь не семижильные же они, чтобы всякий раз подниматься...
- Никита, ты, сколько у гетмана хоругвей видел?
- Не менее десятка.
-