таковы, каковы их боги, – резонно заметил книжник Дасий, которому было уж невмоготу торчать тут в безмолвном ожидании. – Такими их создали. С чего бы отцам карать своих детей, что созданы по их подобию?

– Оттого и живут, ровно скоты, – презрительно процедил мрачный Живул. – Вернуться бы сюда однажды да перебить эту пакость. Очистить землю от скверны.

– Это их земля, – возразил Дасий, проведя по лицу вконец намокшим рукавом рубахи.

Доспехи всем пришлось снять, ибо употели бы они в железе, прежде чем добрались в самые дебри острова. Оставили наручья да поножи, хотя и с них толку немного. Кабы эти голозадые людоеды возжелали, потравили бы гостей своими ядовитыми колючками и в полном облачении. Уж больно ловко плевались ими из тонких трубчатых стеблей – не увернуться.

– А нам эти гнилые жаркие острова и даром не нужны, – продолжил он досадливо. – Иль тебе, Живул, тут приглянулось обретаться? Уж не поселиться ли задумал в этакой парилке?

– Да пропади она пропадом, – повел тот богатырскими плечами в прилипшей к ним мокрой рубахе. – И земля насквозь гнилая, и людишки.

– Тут поселись, так вскоре и сам людоедствовать примешься, – криво усмехнулся Лабуд. – Коль нынче дело не свершим, так я точно их жрать примусь, – кивнул он на зыркающего в их сторону мелкотравчатого вождишку Уботу.

Горделивый задротыш принял кивок его кривой рожи за приветствие – они тут все щерятся, ровно зверье. Вот и ощерился в ответ говнюк, величаво кивая. Дескать, признает белого воина за равного. Тьфу ты, дерьмо! Так бы и придушил гаденыша… Хорошо хоть многоопытный Дасий настрополил их всех смотреть сквозь пальцы на замашки местных. А то бы точно без драки не обошлось. Прям с первых шагов, когда этот замызганный вождишка вальяжно сплюнул под ноги полусотника Борена. Дома б за такие выверты гаденышу без разговоров головенку оторвали. А тут, вишь ты, приветствуют они так друг дружку. Уважительность выказывают. Ну, совсем дикие!

– Глянь-ка, зашевелились, – оттопырил ворот рубахи Предиг, сунул за него амулеты и стянул вязку, дабы не порастерять свое добро: – Видать, приспело дело.

К вождишке Уботе подполз второй заморыш по кличке Бока. Что-то там прогундел, и Убота заскользил к белым едва ли не на пузе. Добрался и обратился к валяющемуся на спине Борену, в котором едином признавал равного себе вождя. Борен приоткрыл глаза и со всем вниманием выслушал его чириканье. Проводник-гуфан, что не удостоил их своим именем, тотчас перевел:

– Вождь У-бу-то говорит, что роды многоликой вот-вот закончатся.

Дасий повторил его слова уже на родном языке. Борен дожевал и выплюнул травинку, поинтересовавшись:

– А как он это определил?

Его вопрос полетел обратно по цепочке: Дасий, проводник, вождишка, и принес уверенный ответ:

– Жрецы больше не валяются на брюхе перед входом в храм. Они подскочили и поковыляли внутрь. Значит, многоликая уже разрешилась от бремени. А иначе жрецы ни за что бы туда не сунулись. Могучая богиня Ялитиранти не потерпит людей там, где рождается ее дитя.

Все пятеро белых дружно сплюнули, порадовав таким почтением к их богине всех голожопых, что расползлись по кустам.

– Пора, – спокойно поднялся Борен, одергивая широкий воинский пояс.

Он оглядел своих: Живул с Предигом поправили колчаны и натягивали тетивы на короткие луки. Вождишка с приятелем завистливо любовались столь дивным убойным оружием. По сравнению с этими луками их собственные казались детскими игрушками. Но в оплату услуг людоеды их не затребовали – ручонки не доросли натянуть такую тетиву. Лабуд крутанул топор, разминая руку и нетерпеливо выдохнул:

– Ну?

– Пошли, – кивнул Борен.

И пятеро великанов огромными прыжками понеслись в сторону храма, сминая кустарник, что густо обступал его почти до самого входа. Храмом это убожество язык не поворачивался обозвать. Кое-как слепленное из разномастных камней строение с кособокими стенами. Камни лепили прямо промеж стволов высоких пальм, что стали угловыми основами. А жиденькую жердяную крышу просто закидали широкими листьями, каких на местных кустах росло в изобилии. Вход прикрывало полотнище, сшитое из мелких шкурок – большое зверье тут не водилось. Подобное полотнище, как пояснил проводник, было целым богатством, что добавило гостям повода к насмешкам. Уж на их-то земле подобное богатство можно было содрать с одного единственного медведя. А приди им в голову сшить такое же число медвежьих шкур, так те покрыли бы, почитай, весь этот поганый островок.

– Охрана? – на бегу осведомился Борен.

– Нет никакой охраны! – перевел Дасий, держась с ним бок о бок. – Никто не осмелится нападать на храм.

Борен хмыкнул и первым проскользнул в низкую дверь, единым махом содрав пестрый полог. Света в храме доставало. Жрецы за каким-то чертом разобрали часть крыши посередке. Прямиком над здоровенным плоским валуном, стесанным, ровно столешница. Вокруг него толпилось с десяток голожопых стариков, щебетавших на все лады что-то радостное. На них, как и на прочих людоедах, были только пояса, откуда свешивались мочалки мелкой травы, прикрывавшей срам. Зато с плеч спускались гроздья всяких низок из сушеных ягод, камушков, ракушек и прочей дребедени, куда вплели еще и разноцветных перьев. Жрецы напоминали голенастых кур, которых здорово поощипали снизу. А после понатыкали выщипанные перья в башку – смех и грех!

Вождишка Убота предупредил отчаянных гостей, что у жрецов при себе плевательные трубки. А яд на их колючках самый ядреный из всех известных. Даже у воинов такого нет. Убивает он мгновенно, так что у белых людей будет весьма мало времени, покуда ловкое старичье не опомнится. Сам Убота наотрез отказался лезть с ними в храм. Он не станет поднимать руку на детище могучей Ялитиранти. Потом подгребет, как все уже закончится. Потребовал он также, чтобы белые великаны ни в коем случае не трогали тело многоликой. Пусть только отрубят ей голову, покуда она после родов не обрела прежнюю силу, ибо тыкать в нее железом бесполезно – ее этим не проймешь. А после великаны должны забрать то, за чем пришли, и убираться прочь. Дале им тут делать нечего. Дескать, вождь Убота сам разберется с разобиженной богиней, а чужаки ее только еще больше разозлят. Пусть они уходят себе на берег, где торчит их огромная лодка. Как раз по тропе мимо его деревни. Мол, их там встретят воины и проводят на берег с честью, где и заберут обещанные лунные ножи.

Ворвавшись в храм первым, Борен голодной рысью прыгнул к алтарю. И разом снес с плеч две ближайшие головы в перьях. Остальные жрецы не успели чухнуться, как в дальних, стоящих лицом к выходу за алтарем, полетели