И что-то качается в воздухе возле Садовой,
И водка томится меж окон в поклаже литровой,
И преет осока, и друг мой трясется на дрожках,
И богово око, и ты в голубиных сапожках.
Я в зоо иду, там сегодня трагедию кажут,
Если гриф на виду, где же ваши туники? – нам скажут.
Мы забыли их в шхерах, иль в термах, – ответим мы гордо
Под игривое пенье валторн и шажки клавикорда.
Выпьем пива!
Да-да-да, ну, конечно, как в баре, как в детстве!
Дело – в таре!
Как игриво! Но зато повезло нам в кокетстве.
Из горла!
Не по глотке алкающим нудные бредни стакана.
Пьем дотла!
Это шпилит нам музыку струнами Карлос Сантана.
* * *
Тоне Козловой
Я не умею у Невы стоять,
Вот так стоять и ничего не делать.
Стоять. Глядеть. Нужна на это смелость,
Наклон души и Божья благодать.
Мне это, право, вовсе не дано,
Так как я, видно, просто местный житель,
Мне нужен посторонний раздражитель:
Сафари, яхтинг, песня «Соул», «Перно».
Решетка Мойки – для кого-то гром,
И крик души, и боль переживанья
Или покой по типу вышиванья
Или вязанья свитера крючком.
И ведь не скажешь – этому я чужд,
Скорей всего, я незаметно близок
К любовной схватке Германнов и Лизок
И к образу их помыслов и нужд.
Все говорят, что требуем скачок
На тот край света, чтобы разрыдаться,
Вполне возможно, только, может статься,
Что угодишь, как бабочка, в сачок.
Умчаться, чтобы плакать по Петру
Иль по какой еще иной причине,
Подвластно настоящему мужчине,
А я так, видно, бабой и помру.
* * *
Оле и Олегу
Ломает лед на Грибоедовом канале,
Сникает люд по плоской площади квадратной,
Стекает мед в граненый штоф в чужом подвале,
Блестя то этой стороной, а то обратной.
Чьи-то знакомые царапают в окошко,
Плюгавый слизень лижет соску чернослива,
Кипит под пламенем звезды пустая плошка,
Взирает рожица – надменна и пуглива.
Гораздо раньше лед сломался на Обводном,
Не ходят утки, но плывут как вездеходы,
Мой прелый взгляд сегодня выглядит голодным, –
Но независимо от денег и погоды.
* * *
Я ночью из окна увидел снег.
Назад мгновенье – только пыль лежала,
Не пух – но пыль. В ней ползали зверьки.
Весенний рай летел из-за реки.
Постельному рассудку вопреки
Звезда себя с водой перемешала,
И над равниной шевелился смех.
Я вышел из окна на белый скат,
Я вел следов цепочку за собою,
Зверьки сверкали глазками из тьмы,
Шел мягкий звук полуночной зимы,
И падал снег, как манна из сумы,
Застыл зигзаг, прочерченный совою,
Проплыл волнообразно, словно скат.
Я выбрался к Неве. Знакомый конь
Стоял один, как пень, на пьедестале.
Река скрипела, чавкала, плыла,
Выпрыгивала изо тьмы угла,
Взошла на спуск и медленно ушла,
Измучившись, в нордические дали,
И темный дождь наполнил мне ладонь.
* * *
А сейчас в Петербурге, может быть, как и в Терву, гроза.
Комары улеглись у подножия кариатиды,
Мокрый клодтовский конь чугунные пялит глаза,
Мокр Невский и скучен и как бы прекрасен для виду.
С этим городом что-то случилось почти что на днях,
Иль с неделю, иль с год, или же – невдомек – с полстолетья.
Что хранилось гранитом, теперь почивает на пнях,
Ни созвездья глазам не видны, ни соцветья.
Вся его старина разве что англичанину в блеск,
Вся его новизна, как бы раньше сказали, – для бедных,
А у невской волны будто нажит искусственный плеск,
А естественный вымер – до тонов незаметных и бледных.
Так что, если гроза, значит, в Питере пьется вдвойне,
Телефоны молчат, кое-кто никуда не выходит,
Петр давит змею, что довольно легко на коне,
И по Марсову полю мертвец очарованный бродит.
* * *
Н.П.
Лишь пилигрим способен наяву
Забредить вдруг на уровне мечты
И, оставляя грязную Неву,
Перенестись на Чистые Пруды.
Каков абсурд! – напялить вдруг кольцо
На пальчик петербургский… Стало быть –
Обожествлять Садовое кольцо:
А улицу Садовую – забыть.
И Горьковская станция метро,
Споив сивухой беса моего,
Обманет, мимикрируя хитро,
И выведет на водку ВТО.
Каков альянс! – мосты Москва-реки
В обнимку с Поцелуевым мостом.
Ах, кони Клодта, как вы далеки!
Но некто ржет и шевелит хвостом.
Так будем пить покамест на Неве,
Пока стаканы зябнут в синеве,
Пока мороз по коже – и – весна.
Пока Нева близка и так грязна.
* * *
Невиденный проспект слегка коснулся
И оттолкнулся ото лба назад,
И, восприимчивый, как пруд, качнулся