этом только один человек знает — летописец Федор!
Л а р и с а. А что он обо мне знать может? Если я сама себе ни в чем никогда не признаюсь!
К у к у ш о н о к. А я вот признаюсь, а там будь что будет!
С у м н и т е л ь н ы й. Разбередил ты мое любопытство, циркач, от нетерпения сгораю…
М а к с и м М а к с и м о в и ч. Перестаньте! Вторгаться в интимную жизнь человека можно только с санкции прокурора.
К у к у ш о н о к. А я тихо сам себе в душу нырну, не для публики.
Звучит музыкальный аккорд. На сцене медленно гаснет свет. В луче только К у к у ш о н о к. Он словно в сомнамбулическом сне.
К у к у ш о н о к. Ты — обладатель лотерейного билета, на который пал выигрыш: автомашина «Жигули»! Фортуна? Сногсшибательная удача? Счастье? Фигу! Об этом знает жена. А раз она знает — тебе не принадлежит ничего, кроме семейных цепей… Ну, а если ты облигацию эту продал? С выгодой. Ведь выгода эта по закону принадлежит тебе. По закону?
Молчание.
По закону — тут статья Уголовного кодекса, скамья подсудимых и небо в крупную клетку… Граждане! Во что оценивается человеческая мечта? Если мечта эта — всего-то-навсего африканский крокодил? Мечта всей моей жизни. В полторы тысячи рублей! Имей их — и ты артист, дрессировщик, знаменитый и уважаемый даже собственной женой. И вот все рушится. Сейчас в любое мгновение может раздаться истошный крик супруги, и ты вновь — никто, ничто, несостоявшаяся личность — Геннадий Кукушонок. Вот отчего я во хмелю, граждане!
Вновь звучит музыкальный аккорд. Медленно зажигается свет. Та же мизансцена.
С у м н и т е л ь н ы й. Что это ты, Геннадий, будто остекленел весь? Нехорошо тебе? К у к у ш о н о к. Пригрезилось. Пот даже прошиб. М а к с и м М а к с и м о в и ч. Что пригрезилось? К у к у ш о н о к. Погодите, сейчас все выложу. И про себя и про всех! С е м е н С е м е н о в и ч. А вот про всех — не надо! К у к у ш о н о к. А если мне врать надоело, если я с этой минуты решил одну только правду рубить? С е м е н С е м е н о в и ч (прерывает). Сам! И тоже тихо сам себе в душу нырну. Но не для огласки!
Звучит музыкальный аккорд. На сцене медленно гаснет свет. В луче только С е м е н С е м е н о в и ч. Он достает из портфеля банную простыню, начинает обмахиваться веником.
В чем смысл жизни? Я вас спрашиваю? В чинах, званиях? В справедливости! Я вот целый день в бане, в парилке тружусь. Вкалываю, так сказать, в сфере обслуги. Так за что мне человечество уважать? За его, я извиняюсь, голый зад?! За чаевые! Разложишь клиента на лавочке, пройдешься по нему веничком и отведешь душу на его дородном теле, пока оно дубленке импортной по цвету и качеству не уступит. Вспорхнет он с лавки младенцем, сбросив с себя десяток прожитых лет, и в пляс пустится! (Отбивает чечетку.) Тут ты с него шкуру и дери. Справедливости ради! Так на кой ляд мне нужно звание кандидата каких-то там наук, если я на чаевые не одну собственную машину «Жигули» купить могу?! (Сбрасывает с себя простыню.) А прекрасный пол в мужчине оперение ценит. Скажи иной, что я — банщик, ее родимчик хватит… Академик я, гражданочки, на том и порешим!
Вновь звучит музыкальный аккорд. Медленно загорается свет. Та же мизансцена.
С у м н и т е л ь н ы й. И этот нырнул куда-то будто вынырнул. С е м е н С е м е н о в и ч. Не трогайте сейчас меня, адмирал, я в таком состоянии, что за себя не ручаюсь… Л а р и с а. До чего у нас во дворе обстановка нездоровая, до того все взвинчены — того и гляди, что сама заведешься. А виной всему летописец Федор! М а к с и м М а к с и м о в и ч. Не упоминайте мне больше это имя. Я от него покрываюсь крапивной лихорадкой, впадаю в какой-то транс…
Звучит музыкальный аккорд. На сцене медленно гаснет свет. В луче только М а к с и м М а к с и м о в и ч, в руках его пачка бумаги и авторучка.
Когда человек обрел свое подлинное лицо? Думаете, тогда, когда встал с четверенек на ноги? Дудки! Когда освободил свои руки для авторучки и листа бумаги! И пошла писать губерния: одни чудаки — сочинять романы и поэмы, другие — докладные и финансовые отчеты. Их всех влекло одно — слава, административный зуд и самоутверждение. Но истинные властители дум и сердец всегда отличались скромностью, пребывали в тени. Они не ставили своих имен ни в заглавии, ни в конце. Творения эти увенчивает только одна подпись: «Ваш доброжелатель!» А сколько безымянному автору стоит это нервов, крови, бессонных ночей! А то как же: иногда пишешь и сам плачешь, тем более если… сам на себя пишешь. И не всегда зависти или зла ради. А в целях самозащиты! Да, человек, в отличие от зверя, беззащитен: у него нет клыков и когтей! А жить-то надо! Дорогие граждане, возлюбите анонимщика и сочувствуйте ему! (Озирается, подписывает анонимку.) «Ваш доброжелатель»!
Звучит музыкальный аккорд. Затих. Медленно загорается свет. Та же мизансцена.
Л а р и с а. Максим Максимович! М а к с и м М а к с и м о в и ч (очнулся). А? Вы ко мне? Л а р и с а. Всеобщий молчаливый психоз какой-то… Да что с вами? М а к с и м М а к с и м о в и ч. Стресс. Нет, должно быть, истощение нервной системы. Полное! С у м н и т е л ь н ы й. Оклемается. Л а р и с а. Какой вы бесчувственный, Иван Иванович. Да, только женщина в состоянии жить сердцем. И я им живу. И буду жить. Несмотря ни на что!..
Звучит ария Кармен. На сцене медленно гаснет свет. В луче Л а р и с а и появившийся П е т р П е т р о в и ч. В ее волосах испанский гребень, на плечах яркая шаль.
(Поет. Запись.)
Ария Кармен кончилась. Медленно загорается свет. Та же мизансцена. Но теперь здесь и П е т р П е т р о в и ч.
П е т р П е т р о в и ч. Что тут происходит? Мне показалось, я слышал музыку. Да, кажется, звучала ария Кармен. Л а р и с а. Вам показалось. П е т р П е т р о в и ч (тихо, Ларисе). Сейчас я встретил летописца Федора. Он знает все, что произошло между нами! Л а р и с а. Он нас подслушал! И вы позволили ему опошлить святое?! П е т р П е т р о в и ч. Он молчал, но как красноречиво он молчал! Л а р и с а. Нет, я поступаю так, как древние сарматки, современницы скифов: они не имели права выйти замуж прежде, чем не убьют хотя бы одного врага. Я убью летописца! С у м н и т е л ь н ы й. Помянем раба божьего Федора тревожным пароходным гудком. Граждане, прошу
Звучит музыкальный аккорд. На сцене медленно гаснет свет. В луче только К у к у ш о н о к. Он словно в сомнамбулическом сне.
К у к у ш о н о к. Ты — обладатель лотерейного билета, на который пал выигрыш: автомашина «Жигули»! Фортуна? Сногсшибательная удача? Счастье? Фигу! Об этом знает жена. А раз она знает — тебе не принадлежит ничего, кроме семейных цепей… Ну, а если ты облигацию эту продал? С выгодой. Ведь выгода эта по закону принадлежит тебе. По закону?
Молчание.
По закону — тут статья Уголовного кодекса, скамья подсудимых и небо в крупную клетку… Граждане! Во что оценивается человеческая мечта? Если мечта эта — всего-то-навсего африканский крокодил? Мечта всей моей жизни. В полторы тысячи рублей! Имей их — и ты артист, дрессировщик, знаменитый и уважаемый даже собственной женой. И вот все рушится. Сейчас в любое мгновение может раздаться истошный крик супруги, и ты вновь — никто, ничто, несостоявшаяся личность — Геннадий Кукушонок. Вот отчего я во хмелю, граждане!
Вновь звучит музыкальный аккорд. Медленно зажигается свет. Та же мизансцена.
С у м н и т е л ь н ы й. Что это ты, Геннадий, будто остекленел весь? Нехорошо тебе? К у к у ш о н о к. Пригрезилось. Пот даже прошиб. М а к с и м М а к с и м о в и ч. Что пригрезилось? К у к у ш о н о к. Погодите, сейчас все выложу. И про себя и про всех! С е м е н С е м е н о в и ч. А вот про всех — не надо! К у к у ш о н о к. А если мне врать надоело, если я с этой минуты решил одну только правду рубить? С е м е н С е м е н о в и ч (прерывает). Сам! И тоже тихо сам себе в душу нырну. Но не для огласки!
Звучит музыкальный аккорд. На сцене медленно гаснет свет. В луче только С е м е н С е м е н о в и ч. Он достает из портфеля банную простыню, начинает обмахиваться веником.
В чем смысл жизни? Я вас спрашиваю? В чинах, званиях? В справедливости! Я вот целый день в бане, в парилке тружусь. Вкалываю, так сказать, в сфере обслуги. Так за что мне человечество уважать? За его, я извиняюсь, голый зад?! За чаевые! Разложишь клиента на лавочке, пройдешься по нему веничком и отведешь душу на его дородном теле, пока оно дубленке импортной по цвету и качеству не уступит. Вспорхнет он с лавки младенцем, сбросив с себя десяток прожитых лет, и в пляс пустится! (Отбивает чечетку.) Тут ты с него шкуру и дери. Справедливости ради! Так на кой ляд мне нужно звание кандидата каких-то там наук, если я на чаевые не одну собственную машину «Жигули» купить могу?! (Сбрасывает с себя простыню.) А прекрасный пол в мужчине оперение ценит. Скажи иной, что я — банщик, ее родимчик хватит… Академик я, гражданочки, на том и порешим!
Вновь звучит музыкальный аккорд. Медленно загорается свет. Та же мизансцена.
С у м н и т е л ь н ы й. И этот нырнул куда-то будто вынырнул. С е м е н С е м е н о в и ч. Не трогайте сейчас меня, адмирал, я в таком состоянии, что за себя не ручаюсь… Л а р и с а. До чего у нас во дворе обстановка нездоровая, до того все взвинчены — того и гляди, что сама заведешься. А виной всему летописец Федор! М а к с и м М а к с и м о в и ч. Не упоминайте мне больше это имя. Я от него покрываюсь крапивной лихорадкой, впадаю в какой-то транс…
Звучит музыкальный аккорд. На сцене медленно гаснет свет. В луче только М а к с и м М а к с и м о в и ч, в руках его пачка бумаги и авторучка.
Когда человек обрел свое подлинное лицо? Думаете, тогда, когда встал с четверенек на ноги? Дудки! Когда освободил свои руки для авторучки и листа бумаги! И пошла писать губерния: одни чудаки — сочинять романы и поэмы, другие — докладные и финансовые отчеты. Их всех влекло одно — слава, административный зуд и самоутверждение. Но истинные властители дум и сердец всегда отличались скромностью, пребывали в тени. Они не ставили своих имен ни в заглавии, ни в конце. Творения эти увенчивает только одна подпись: «Ваш доброжелатель!» А сколько безымянному автору стоит это нервов, крови, бессонных ночей! А то как же: иногда пишешь и сам плачешь, тем более если… сам на себя пишешь. И не всегда зависти или зла ради. А в целях самозащиты! Да, человек, в отличие от зверя, беззащитен: у него нет клыков и когтей! А жить-то надо! Дорогие граждане, возлюбите анонимщика и сочувствуйте ему! (Озирается, подписывает анонимку.) «Ваш доброжелатель»!
Звучит музыкальный аккорд. Затих. Медленно загорается свет. Та же мизансцена.
Л а р и с а. Максим Максимович! М а к с и м М а к с и м о в и ч (очнулся). А? Вы ко мне? Л а р и с а. Всеобщий молчаливый психоз какой-то… Да что с вами? М а к с и м М а к с и м о в и ч. Стресс. Нет, должно быть, истощение нервной системы. Полное! С у м н и т е л ь н ы й. Оклемается. Л а р и с а. Какой вы бесчувственный, Иван Иванович. Да, только женщина в состоянии жить сердцем. И я им живу. И буду жить. Несмотря ни на что!..
Звучит ария Кармен. На сцене медленно гаснет свет. В луче Л а р и с а и появившийся П е т р П е т р о в и ч. В ее волосах испанский гребень, на плечах яркая шаль.
(Поет. Запись.)
…Меня не любишь ты, ну что ж,
Зато тебя люблю я.
И заставлю себя полюбить!
Ария Кармен кончилась. Медленно загорается свет. Та же мизансцена. Но теперь здесь и П е т р П е т р о в и ч.
П е т р П е т р о в и ч. Что тут происходит? Мне показалось, я слышал музыку. Да, кажется, звучала ария Кармен. Л а р и с а. Вам показалось. П е т р П е т р о в и ч (тихо, Ларисе). Сейчас я встретил летописца Федора. Он знает все, что произошло между нами! Л а р и с а. Он нас подслушал! И вы позволили ему опошлить святое?! П е т р П е т р о в и ч. Он молчал, но как красноречиво он молчал! Л а р и с а. Нет, я поступаю так, как древние сарматки, современницы скифов: они не имели права выйти замуж прежде, чем не убьют хотя бы одного врага. Я убью летописца! С у м н и т е л ь н ы й. Помянем раба божьего Федора тревожным пароходным гудком. Граждане, прошу