деревом? — спросила Наргис.

— Это такой же обычай, что и у наших армян. Украшают дерево, потом кладут под ним подарки и поют песни. А теперь я проведу тебя к фрау Элен.

Баронесса Элен Витгенштейн сидела в старинном кресле и, как обычно в это время, слушала передачу Берлинского радио. Ей было около пятидесяти лет. Она не обратила внимания на входивших, словно и не заметила их. Женщины стояли у двери до тех пор, пока Берлинское радио не кончило передачу последних новостей. Баронесса выключила приемник и повернулась к старшей:

— Так это она?

— Яволь, майне гнедиге фрау! — ответила женщина, сделав книксен.

Наргис последовала ее примеру и склонила голову, опустив прикрытые длинными черными ресницами глаза.

— Подойди поближе, — приказала баронесса.

Девушка приблизилась и сделала еще один книксен, так, как научила ее пожилая женщина.

Элен смерила ее пронизывающим взглядом и спросила:

— Сколько тебе лет?

— Семнадцать.

— Запомни! — произнесла фрау Элен. — Здесь не ковровая фабрика. Если ты что-то услышишь в доме — немедленно забудь об этом. Никаких сплетен. Получишь одежду, тебя будут кормить и платить половину того, что ты получала на фабрике. Раз в месяц имеешь право сходить домой и мать может прийти проведать тебя. Кроме того, ты не должна ни с кем знакомиться из тех, кто не женат, и никого не принимать. Поняла?

Служанка выразительно глянула на Наргис. Девушка, подхватив пальцами краешек юбки, вежливо поклонилась и произнесла, уже довольно правильно, фразу по-немецки.

— Начинай, — обратилась фрау Элен к старшей и добавила, глядя на Наргис: — А ты учись, завтра начнешь заниматься тем же.

Служанка принесла большой медный таз, медный кувшин с водой и несколько флаконов духов. Элен помыла руки, потом понюхала их, помыла еще раз, старательно вытерла, после чего, выбрав один из флаконов, протерла его содержимым руки и сказала:

— Пора завтракать.

Столовая располагалась по другую сторону коридора. Это была прекрасная комната, пол которой покрывал огромный персидский ковер. В центре стоял тяжелый стол, который окружало двенадцать резных, обитых кожей стульев. У одной из стен находился громадный комод, напротив другой — сервант, украшенный прекрасным мейсенским фарфором.

Фрау Элен вошла первой и заняла место за накрытым уже столом. Служанка велела Наргис встать за стулом хозяйки. Вскоре в столовую вошел красивый мужчина лет пятидесяти пяти — барон Карл фон Витгенштейн, муж Элен, посмотрел на часы.

— Здравствуй, моя дорогая. Сейчас только пять минут девятого. К сожалению, мне далеко до твоей пунктуальности. О, у нас новенькая? — Карл взглянул на девушку.

Служанка подвинула ему стул.

— Как тебя зовут? — обратился барон к девушке.

— Наргис, — тихо ответила она.

— Громче! — приказал барон.

— Наргис, — пришла на помощь девушке баронесса.

— По-персидски Наргис означает «нарцисс». Это цветок… У нашего садовника, конечно, неплохой вкус, но он выращивает лишь розы, а это надоедает. Как тебе спалось, дорогая? — Барон улыбнулся жене.

— Плохо, — буркнула та.

— Сердце? — допытывался барон.

— Я не хочу умереть здесь, понимаешь? Не хочу здесь умереть! — В ее голосе послышались истерические нотки.

— Не волнуйся, дорогая. Ведь здесь есть прекрасный специалист. Даже в Берлине или Веймаре такого вряд ли найдешь. — Карл старался успокоить жену.

— Ты прекрасно знаешь, что дело не в этом, — ответила она.

— Я говорил с доктором Иоахимом, — продолжал барон. — Он созовет консилиум. Да! Совсем забыл тебе сказать: на рождественские праздники приезжает Август… Вместе с Кристиной, — добавил он после минутного колебания.

Рука баронессы задержалась на полпути ко рту. Неприятно удивленная, она взглянула на мужа.

— Ничего не могу сделать. Сегодня утром я получил телеграмму. Они уже в пути, прибудут сегодня, самое позднее — завтра.

— Ее никто не приглашал сюда. Август приезжал с Генрихом, а не с ней. — Элен была явно рассержена.

— Это по моей просьбе, — сказал Карл.

— Сколько они пробудут у нас?

— До Нового года.

— Имей в виду, что еще до Нового года мы должны быть в Веймаре, — решительным тоном произнесла Элен.

— Моя дорогая… — попробовал было уговорить ее Карл, но баронесса прервала мужа:

— Никаких дискуссий. Тридцатого мы будем в Веймаре — и точка!

— Элен…

— Я так решила! — бросила она не терпящим возражения тоном.

— В твоем состоянии эта поездка невозможна. Это самоубийство! — пытался объяснить Карл.

— Если я и умру, то умру там… В своем родном доме! — все более повышая голос, продолжала Элен.

— Ты примешь решение после консилиума, — старался убедить супругу барон.

— Никакого консилиума, понял?

— Что это за конфитюр? Он великолепен! Ты пробовала, дорогая? Он действительно превосходен. Попробуй. И не надо нервничать. Тебе нужен полнейший покой. — Карл старался избежать скандала.

Элен протянула руку к вазочке с конфитюром, и в этот момент в столовую вошел слуга с письмом на серебряном подносе. Барон распечатал конверт и извлек из него красивый пригласительный билет.

— Прием завтра в восемнадцать часов, — сообщил он супруге.

— Пусть Юзеф подготовит один из тех больших ковров в качестве подарка его величеству, — решила Элен.

Барон сделал движение, словно у него были какие-то сомнения.

— Возьмет, наверняка возьмет. Когда-то он был бедняком и теперь знает цену таким вещам. Он не случайно стал самым богатым человеком в мире. Вели Юзефу, чтобы внизу выткали надпись: «Прекрасному гению, великому царю царей…» Да Юзеф и сам знает…

— Неужели… — начал Карл, но Элен не позволила ему продолжать:

— Мой дорогой, двадцатиметровым ковром не погнушался бы и император Вильгельм Второй.

— Но ведь до завтра не удастся выполнить эту надпись.

— На свете нет ничего невозможного. Пусть работают день и ночь. Отдай распоряжения Юзефу, а он уж знает, как его выполнить, — этими словами баронесса закончила спор.

* * *

Окна помещения, предназначенного для слуг, выходили на широкую аллею, что вела к главным воротам резиденции. С правой стороны был виден вход в контору барона. Старая служанка и две молодые горничные чистили разложенные на широком столе серебряные приборы, подсвечники и пепельницы. Четвертая служанка, самая молодая, стояла у окна.

— Смотрите, пришел Ореш! — крикнула она.

Служанки прервали работу и подбежали к окну. Перед входом в контору стоял хорошо сложенный черноволосый мужчина лет двадцати. Он поправил черные, слегка вьющиеся волосы, снял очки в